class="p1">– Все хорошо. Спасибо большое, Клавдия Романовна, кажется, я уже совсем здорова, – отчитываюсь я, вздыхаю, потому что бороться с Белым бесполезно, все равно не отпустит.
– Ну вот и славно, – с улыбкой кивает мама Феди, – пойду на стол накрою, пока пироги не остыли.
– Я помогу! – пытаюсь вновь подняться с колен любимого.
Удивительно, но Федя меня отпускает, пусть нехотя. И эта неохота читается на его лице.
Улыбаюсь, легко касаюсь гладко выбритой щеки. Такой Федя мне тоже до одури нравится, без единой щетинки на лице.
Поднимаясь, слегка пошатываюсь. Пусть я и чувствую себя гораздо лучше, а слабость все равно еще есть. Слегка кружится голова, но я продолжаю улыбаться Белому.
– Не пойдет, – хмурится Федя, возвращает меня на диван, укрывает пледом, – вы обе сидите тут, а я соображу на стол. Будет готово – позову.
Белый говорит тоном, не терпящим возражений. У меня не остается иного выбора, кроме как подчиниться. Спорить с Федей невозможно.
– Хотела сказать тебе кое-что, ласточка моя, пока Федя не слышит, – заговаривает вдруг мама, когда мы остаемся наедине.
– Федя все слышит! – раздается ворчливый голос из коридора.
– Все равно скажу, – упрямо возражает Клавдия Романовна и подмигивает мне, а после, чуть тише, произносит: – Мужикам о таком не скажешь. Особенно Федьке. Упрямый, как черт.
Я улыбаюсь, потому что слова матушки Федора очень правдивы.
– Так вот, – вновь негромко заговаривает Клавдия Романовна, – у меня годы уже не те. А очень уж хочется с внуками понянчится, на руках подержать. Сейчас ведь молодежь совсем другая. Ждут чего-то. То работа у них, то карьера. Ты не подумай, Надиюшенька, я не лезу к вам. Не учу, как надо жить. Это так, просьба моя к тебе, женская. Я помогать буду. Пусть не все помню, но с карапузом справимся. Ты за это можешь быть спокойна, ласточка моя.
– Клавдия Романовна..., – выдыхаю я, опешив.
– С этим все ясно, мам, – раздается хмурый голос Белого за моей спиной, а в следующий миг чувствую, как любимый подходит ближе, упирается руками в спинку дивана прямо над моей головой и добавляет: – а почему «ласточка»?
– Ну ты посмотри на девочку, Федя, – улыбается Клавдия Романовна, – чернявенькая, крохотная, глазенки вон какие. И потом, в доме новом появилась, как божье благословение и защита от чертовщины всякой. Ты, вон, другим совсем стал. Успокоился. Вот потому и ласточка.
Я окончательно смущаюсь. Запрокидываю голову, а Федя, наоборот, чуть подается вперед. Мы так и замираем, глядя друг другу в глаза. И сейчас мне очень хочется верить в то, что мама Феди права, что со мной он становится другим.
Моим Белым.
– Врет и не краснеет, – ворчливо произносит Варгинов.
Сюзанна смотрит на мужа. Женщину так и тянет уколоть супруга, ведь за бегством и ложью дочери стоит поступок родителей.
Надия – послушная девочка, отличница, ее хвалят педагоги и ценят сверстники. А дочка бросает все и меняет свою жизнь, потому что любит всем сердцем достойного мужчину.
Сюзанна уверена, что Белый – достоин любви их с Мухтаром младшей дочери. Любит ли Федор Надию? Пожалуй, и на этот вопрос у Сюзанны Варгиновой имеется однозначный ответ.
– Возможно, краснеет, но нам не видно, – произносит Сюзанна и убирает телефон в карман.
Ежедневный разговор с дочерью завершен, как под копирку. Все у Надиюшки прекрасно. Город, в котором проходит нескончаемый фестиваль калача, радует и увлекает. И возвращаться Надия не собирается. Пожалуй, посетит еще парочку таких же небольших городков.
В противовес словам дочери – на кухонном столе лежит планшет. А на экране совсем иные фотографии, сделанные тайком, через окно.
На фото четко виден молодой мужчина в спортивных брюках и футболке, а рядом – юная девушка с собранными в пучок волосами, в футболке на десять размеров больше, но с такой широкой и счастливой улыбкой на милом лице, что, видя ее, даже у Мухтара Маратовича подозрительно блестят глаза.
– Мебель им привезли, видела? – ворчит Варгинов, а Сюзанна улыбается. – И с матерью Белый нашу дочь познакомил. А нам врет! Нет, все, с меня хватит! Сейчас же выезжаем!
Варгинов вскакивает на ноги, меряет шагами гостиную. Сюзанна вздыхает.
– Сядь, Мухтар, – спокойно говорит женщина и листает снимки, прикасаясь к экрану пальцем, – никуда мы не поедем, пока Надия сама не захочет нам рассказать о своих отношениях с любимым мужчиной.
– Да этот... Да он... Этот Федя, капец, зарывается! – мотает головой Мухтар. – Так нечестно! Он слово давал!
– Все это бред, любимый, – качает головой Сюзанна, – Федя слово сдержал. Ты прекрасно это знаешь. Он уехал. Поступил так, как ты вынудил его поступить. И теперь не жалуйся. Никто не рассказывал нашей дочери, где живет Белый. Она сама его нашла. А он ждал. И Вратислав так говорит.
– А если..., – все же заговаривает Варгинов.
– Никаких «если», – с нажимом возражает Сюзанна, а после чуть мягче добавляет: – Если у них ничего не выйдет, это будет их ошибка и их опыт. Но мне кажется, что все у них получится. Ты только посмотри, как счастлива наша дочь!
Сюзанна поворачивает планшет экраном к мужу. Там, мелькает еще несколько снимков. Вот Белый стоит на крыльце в одной футболке и брюках, а широким и теплым на вид шарфом укутывает невысокую девушку.
Надия, запрокинув голову, улыбается и что-то говорит Феде.
На новом снимке – Белый целует девушку в кончик носа. Суровое лицо мужчины меняется до неузнаваемости. Сюзанна готова поклясться, что на обезображенной шрамом щеке видна ямочка. Улыбка очень идет Федору.
На следующем кадре Белый и Надия стоят в центре сада, а у их ног бегает лохматый щенок. День выдался солнечный, совсем не по-осеннему теплый.
– Мог бы вместо дивана в хату купить ребенку теплых шмоток, – все же ворчит Мухтар.
– Купит, – безмятежно пожимает плечом Сюзанна и выключает планшет.
Убрав гаджет в сторону, женщина приближается к мужу, подныривает под руку, обнимает его, прижимается щекой к широкой груди.
– Признайся, он ведь нравится тебе, – уличает Варгинова мужа, улыбаясь. – Федор Львович любит нашу дочь. Это видно и без твоих шпионов. Можешь их отозвать.
– У него испытательный срок, – возражает Мухтар, обнимая жену.
– Вот если Белый
