перехватывает взгляд малышки.
– Где ты научился делать уколы? – говорит она.
– В детстве хотел стать ветврачом, – кривится Белый, – как батя. Вот я и понахватался от него всякого.
Федя чуть приподнимает ткань футболки. Бедра малышки все еще прикрыты одеялом. Тянет и его вниз.
Понимает, что девочка начинает немного нервничать. Потому Федя не торопится. Да и куда им сейчас спешить?
Ведет рукой вдоль изящной спины, через футболку изучает каждую косточку позвонка. Тормозит, когда ткань заканчивается, и начинается молочная кожа. Ведет и по ней, уже нежнее, потому что боится оцарапать малышку своими грубыми пальцами.
Вновь тормозит у кромки белья.
– А где твой отец сейчас? – очень тихо спрашивает девочка.
Белый понимает, что надо сделать укол и дать Надие поспать, отдохнуть. Но от вида округлой попки, прикрытой лишь розовой тканью белья, Феде сносит башню.
– На кладбище, – отвечает Белый и нехотя добавляет: – не двигайся, родная.
– Пора колоть?
– Угу, – кивает Белый.
Обрабатывает кожу спиртом, уверенно вводит лекарство, прижимает куском ваты место укола.
Видит, как малышка хмурится, поджимает розовые губки. Белому тяжко смотреть на это. Тяжко понимать, что девочке плохо.
– Прости, маленькая, – бормочет, тянется ближе к ней, утыкается лбом в острое плечико. Вздыхает.
– Ты при чем? Это ведь я виновата. Простыла, – сокрушенно кается девочка и пытается перевернуться на бок.
Федя держит ее стройное тело ладонями, понукая остаться в том же положении. Сдвигается ниже. Целует через ткань футболки. Еще ниже. И еще. Прижимается ртом к пояснице, рука ложится на ягодицу, куда укол ставили в прошлый раз.
– Федя? Ты чего?! – негромко, смущенно и слегка удивленно, шепчет малышка.
– Поцелую тебя там, где больно, – бормочет Белый, касаясь губами нежной кожи, – чтобы не болело.
– Федя..., – на выдохе, возмущенно.
Но Белый уже стягивает белье и целует, как и обещает минутой раньше.
Он не оставляет ни сантиметра неизученного. Гладит языком, скользит ртом. Ладонь против воли пробирается под плоский животик, пальцы ныряют глубже.
Федя крепко зажмуривается, потому что на пальцах – ее влага. Но малышке рано. Белому нельзя брать ее так быстро. Он же не зверь дикий.
***
Для меня все происходящее кажется сказочным сном. Еще сутки назад я боюсь думать о Белом, сомневаюсь, что он вообще существует где-то, кроме моей головы.
А сейчас я обнимаю его, целую, слышу его дыхание.
Мне дико стыдно от того, что он делает с моим телом.
Стыдно и хорошо.
Он не выпускает меня, держит так, что я не могу пошевелиться. И вместе с тем понимаю, если мне не понравится, если захочу прекратить эти ласки-пытки, Федя услышит меня.
Чувствую обжигающие губы на моей коже. Горячее дыхание отправляет миллионы мурашек по телу. И я не могу сдержать стон. Послушно прогибаюсь навстречу ловким пальцам. Чувствую, как они ласкают меня изнутри, где все еще немного больно.
Мой Федя читает мои мысли. Стремительно и аккуратно переворачивает меня на спину, точно тряпичную куклу.
Секунду смотрит в мои глаза полыхающим чернотой взором.
Тянусь к нему. Обнимаю руками за плечи. Глажу ладонями. Целую.
Но Белый твердо отстраняется. Одной рукой он удерживает меня на подушках, свободной – подхватывает под ягодицы, бесстыже разводит мои ноги, наклоняется ближе.
Нет, для меня это слишком... чрезмерно откровенно, и я закрываю глаза.
Чувствую скольжение влажного языка по животу. Хочу свести ноги вместе.
– Все хорошо, родная, – слышу хриплый, изменившийся до неузнаваемости голос моего мужчины. – Ты же позволишь мне... Да?
В удивлении распахиваю глаза. Смотрю в темные омуты. Меня бросает в жар от того, сколько эмоций на лице Белого. Обычно он невозмутим, холоден. А сейчас он совсем другой. Сейчас он как вулкан эмоций, обжигает, сбивает с ног.
Непослушными губами пытаюсь хоть что-то сказать, но голос ломается, сипит.
– Все, что захочешь, – наконец, говорю я и вижу одобрение в любимом взоре.
А дальше я оказываюсь не способна думать, говорить, дышать… Удается лишь стонать имя моего мужчины.
Хочу закрыть глаза, но взгляд любимого держит, не позволяет даже моргнуть. И я смотрю сквозь пелену страсти на то, как твердые губы двигаются по моему телу. Вижу, как Федя упирается коленями в матрас, как нависает надо мной, над моими бесстыже разведенными в стороны ногам.
Он скользит ртом, очень медленно, от моей коленки до ткани трусиков, съехавших с законного места.
Одним плавным движением Федя избавляет меня от последней тканевой преграды.
Вижу его широкие ладони со смуглой и слегка шершавой кожей. Вижу, как указательный палец скользит по животу, ниже, еще ниже, а в следующий миг чувствую невероятно нежное касание.
Меня словно прошивает насквозь. Мое тело не принадлежит мне, оно подстраивается под эти ласки. Мне стыдно, но хочется еще... хочется больше столь откровенных прикосновений.
Тянусь навстречу любимому. Он держит меня, обхватив горячими ладонями. Со стоном вскидываю бедра навстречу движениям его пальцев. А руками цепляюсь за сильную шею.
Господи... Я ведь умру... Не выдержу этой пытки...
Та боль, что не дает мне расслабиться, отступает. Остается лишь чистейшее удовольствие. И даже смущение забывается.
С трудом могу рассмотреть, как Федя прижимается ближе. Заменяет свои пальцы языком. Мне сложно оставаться в реальности, мой разум рассыпается на сотни крохотных сердечек, которые мешают думать.
И плевать!
Я шепчу имя любимого мужчины. Моего Белого. Моего единственного.
И не контролирую себя. Понимаю, что мой бессвязный шепот вперемешку со стонами звучит в тишине комнаты.
– Федя... Феденька... Я так... Так сильно... Тебя...
Не успеваю закончить фразу. Быстрые толчки требовательного языка швыряют меня в бездну удовольствия. Мой стон оглушает меня. Но я все же слышу негромкое, точно звериное, рычание. Этот звук заставляет распахнуть глаза шире.
Обхватываю родное и любимое лицо. Взгляд Белого безумный, дикий, обжигающий. Его губы все еще приоткрыты. А крылья носа раздуваются, и дышит он часто и рвано.
Его пальцы накрывают мою плоть, а рот прижимается к моим губам в диком и отчаянном поцелуе.
– Скажи мне, родная... – слышу его полуприказ - полупросьбу.
Я знаю, что именно он имеет ввиду. Потому, собирая последние силы, шепчу в его губы:
– Люблю!
С яростным стоном Федя придавливает меня к подушкам. Животом я чувствую его возбуждение. Чувствую его влагу и твердость.
Я уже готова принять его, невзирая на боль. Но Белый продолжает меня целовать, а его бедра замирают. Просто вжимаются в меня, тормозя.
Наш поцелуй
