постепенно превращается в неспешные касания губ, танец языков.
Чувствую, как тело любимого расслабляется, а руки больше не сжимают меня до хруста в каждой косточке.
Теперь мы просто лежим, крепко обнявшись. Я улыбаюсь. Чувствую ответную улыбку на слегка колючей щеке.
***
Охуеть, просто охуеть. У Феди никогда не было такого. Не случалось. Не происходило.
В голове не особо укладывается, что он сам, по своей воле, делает первый в жизни куннилингус, еще и немыслимый кайф от этого получает.
Белый усмехается. И у самого под грудиной тарахтит, а по телу разливается эйфория. Оказывается, его заводит то, как малышка кончает от его рта. От того, как он изучает каждую складочку, гладит языком, пробует на вкус.
Убойные чувства.
Но куда убойнее срабатывает всего одно слово.
Любит. Его родная девочка любит его. Надия любит. Любит Белого.
Эта мысль легко укладывается в голове, в нутре, в каждой клетке Федора. Он, мать их так, охренеть как счастлив. Он в раю.
В его руках малышка все еще дрожит, дышит сбивчиво, цепляется за его шею так, что пальцы пробивают до костей. А ему все по кайфу.
Сладкая у него девочка. А там – особенно. Федя это только что выясняет. Впрочем, у него и сомнений не было никогда.
– Ты как? – спрашивает он, вжимается носом во влажный висок.
Надия протяжно выдыхает. Трясет головой. Теснее прижимается к нему, оплетает ногами так, что не вырваться.
Да Белый и не планирует. Ближайшие лет сто точно.
– Мне кажется, Федя, это неправильно, – говорит она ему в шею.
– Не понравилось? – осторожно уточняет он, начинает хмурится. Черт, зря он так быстро. Мог бы и перетерпеть. Не пацан ведь. Силы воли хватает.
– Очень понравилось, просто... нечестно... Я же до конца... А ты? – лопочет малышка, а Федя понимает, что вот-вот заржет.
Его забавляет, как девочка смущается, загорается румянцем, опускает, проглатывает те слова, которые стесняется произносить вслух.
– А я подожду пару дней, и как только у тебя все заживет, буду любить тебя сутками напролет, – сипло обещает он своей девочке на ухо.
Должно быть, ответ ее устраивает. Она ластится, как котенок. Водит по его шее и плечам ладошками. А после затихает в его руках.
– Я согласна, – шепчет ему на ухо так, что у Феди рвет башню.
Пару дней? Ему бы пару часов продержаться.
***
– Расскажи мне, как я оказалась в твоем доме, – тихо спрашиваю я, когда Федор вручает мне чашку горячего травяного чая.
Оказывается, в доме Феди есть отдельная комната с камином, мягким диваном и громадным окном с видом на внутренний двор. Сейчас там, за стеклом, резвится щенок по кличке Палкан. Пес ловит снежинки и звонко лает. А я улыбаюсь, глядя на эту картину.
Белый садится рядом со мной на диван. Мебель здесь, как и во всем доме, – новая. Я видела, как ее выгружают рабочие из припаркованной у ворот фуры. Федя запрещает мне выходить из спальни, пока идет разгрузка. Говорит, что двери нараспашку, и в доме гуляет сквозняк, который мне вреден. Мне приходится ждать, когда грузчики скроются из виду. Потом еще около получаса Белый собственноручно моет полы, удивляя меня этим поступком. И уже после этого мне разрешается сунуть ноги в теплые носки, поверх надеть тапочки и выйти из комнаты.
Мягкий диван красиво вписывается в интерьер. Впрочем, мне нравится не только эта гостиная с шикарным камином и окном от пола до потолка, но и сам дом.
С трудом торможу мысль, что я могла бы жить в этом доме. Просыпаться по утрам. Завтракать, любуясь видом из окна. Или засыпать, глядя на звездное небо. Разумеется, рядом с Федей.
Глупые мысли. Преждевременные. Но от них мне тепло и уютно.
Федя легко, непринужденно, словно по привычке, обнимает меня за плечи. И также свободно, будто делает это ежедневно, целует меня в висок.
– Я принес, из машины, – чувствую его улыбку.
Теперь я знаю, что голос у Феди меняется, когда он улыбается.
Запрокидываю голову. Улыбаюсь в ответ. Белый смотрит на меня.
Его лицо очень близко ко мне. Настолько, что я могу рассмотреть каждую крапинку в его глазах. И то, насколько у него, оказывается, длинные ресницы. Сейчас Федя совсем не хмурится, наоборот – он расслаблен и выглядит вполне довольным.
– А в машине я как оказалась? – допытываюсь я.
– Принес, из дома, – продолжает дурачиться Федя.
Не выдерживаю. Начинаю смеяться. Вижу, что улыбка Белого становится по-мальчишески озорной. Мне хочется изучить эту улыбку. И я тянусь к ней кончиками пальцев. Обвожу контур губ, чувствую приятную эйфорию от того, что Белый настолько близко.
С каждым часом, что я провожу в его доме, все больше убеждаюсь, что все происходящее реально. Я действительно здесь. В объятиях любимого человека.
***
Федя перехватывает кончики моих пальцев губами. Едва ощутимо прикусывает ставшую вдруг чувствительной кожу. Ощущаю влажное касание языка. Не свожу влюбленного взора с потемневших глаз.
Нет, это сплошное безумие. Иначе не назвать. Мое тело начинает бунтовать, требовать всего того, что может дать мне любимый мужчина.
Кружка исчезает из моих слабеющих пальцев свободной руки, не взятой в плен мужским ртом.
Я тянусь ближе к Феде. Понимаю, что приличные девочки так не ведут себя. Не влезают на мужские колени и, уж тем более, не прижимаются к обалденно красивому накаченному торсу.
Белый вправду очень красивый. Теперь мне даже смешно от того, что я когда-то считала его уродливым.
– Есть кто дома? А я вам пирогов принесла! – голос Клавдии Романовны настигает нас, когда я уже почти прижалась ртом к приоткрытым губам Феди.
Белый что-то бормочет. Но из-за колотящегося в ушах пульса я не разбираю его слов.
Первым порывом – хочется отстраниться от Феди, сесть так, чтобы не было заметно мое состояние, крайне развратное, нимфоманское, не иначе.
Но твердая рука любимого держит меня крепко, притягивает мою голову к мужскому плечу.
– Мы здесь! – громко говорит Федя, целует меня в кончик носа, – Как раз чай пьем.
Клавдия Романовна, раскрасневшаяся, после улицы, входит в комнату. Вижу приветливую улыбку на ее лице. Слегка смущаюсь, ведь мне кажется, что все мои эмоции написаны на лице.
– Как ты, ласточка моя? – заговаривает Клавдия Романовна, когда я все-таки пытаюсь подняться с колен Феди, но он лишь сильнее укутывает меня в плед.
