Но надеюсь, она не настолько глупа, чтобы быть уверенной, что действительно одной ночью все закончится.
Я спустя несколько вздохов перекрываю вентиль с бьющим кипятком гневом.
Ладно, она научится.
Она вообще весьма способная к обучению девочка. И слушаться меня она тоже научится. И уходить из постели, только когда я ей позволю.
Иду в душ, долго стою под струями воды, вспоминая, какой непосредственной и алчной была Маша. Невольно губы растягиваются в улыбке.
Нет, ругать я ее точно не буду. А вот приучать к себе, медленно, но верно затягивать в свои сети, обязательно. Совсем скоро она даже оступиться не посмеет без моего ведома.
Надеваю мятую одежду и еду на лифте вниз, туда, где оставил машину. На подземной парковке надеваю новый костюм, рубашку, которые всегда хранятся в багажнике. Сажусь за руль, выезжаю на проезжую часть. Осматриваюсь по сторонам. Не удивился бы, увидев бегущую Машу, в одной простыне на своих десятисантиметровых шпильках… Но нет, очевидно, это зрелище я пропустил.
Звоню ей на телефон, но она, конечно, трубку не поднимает. Тогда пишу лаконичное:
«Как ты себя чувствуешь?».
«Нормально», — тут же прилетает ответ. Такой же до отвращения лаконичный. Я уже заношу палец, чтобы высказаться, но глушу в себе раздражение. Нельзя. Спугну. Пусть думает, что там на верхнем этаже все закончилось.
«В понедельник не опаздывать, у меня важное совещание».
«Как скажите, босс».
Мне больше нравится «господин», но об этом я скажу ей в понедельник.
К своей квартире я подлетаю через двадцать минут и сразу поднимаюсь на последний этаж, где и на данный момент проживает моя теперь уже бывшая любовница.
У двери стоит Гена. Тут же выпрямляется, заметив меня.
— Арсений Ярославович?
— Внизу пока будь, если понадобишься, наберу…
Дверь открываю своим ключом и вхожу. Заранее готовый к любым летающим предметам. Такое уже бывало. Каждое расставание с любовницами превращается в поле битвы. Каждая считает меня мерзким извращенцем, но каждая до последнего держится за меня, словно мужиков в мире больше не осталось.
— Августина, милая, я вернулся.
Внутри квартиры что-то разбивается, и я иду туда. Красивая, заплаканная женщина бьет посуду на кухне. Готовить она, кстати, не умеет. Но, если бы била свою косметику, я бы удивился.
— Ты был с ней! С этой твоей помощницей!
— Августина, я вроде еще неделю назад тебе все сказал, почему ты еще здесь?
— Чем эта малолетка лучше меня!? Ты думаешь, она примет тебя вот такого, с твоими пороками?! Ты никому не будешь нужен, если все узнают, какой ты на самом деле!
— И какой я, Августина. Произнеси.
— Садист! Ты садист! Ты избивал меня!
— Лишь по твоей шикарной заднице.
— Ты душил меня!
— Лишь чтобы ты быстрее кончила.
— Ты… ты… ты… — она некрасиво опускается на пол, начиная рыдать и дрожать. Никогда не любил женских слез. Никогда не умел успокаивать и жалеть. Меня никогда никто не жалел, в нашей семье такое просто не принято. — Ты не найдешь такую как я.
Я нашел лучше. И даже не такую меркантильную, которая будет ложиться под меня не за деньги, а потому что влюбилась. Настолько, что подарила свою девственность.
— Августина, я оставляю тебе машину. Ты можешь ее забирать и уезжать из города.
— Что? Из города?
— Ну ты же не думала, что после своей истерики я позволю тебе мне вредить? Поедешь в Хабаровск или любой другой город и найдешь себе нормального любовника.
— А ты поселишь тут Машу свою, да?
— Тебя это уже не касается.
— А она знает о твоей садисткой натуре? Она примет это? Ты ей расскажешь, как привязывал меня к кровати?
— Августина, ты забываешься! Если через десять минут ты не покинешь квартиру, то я просто вынесу тебя отсюда.
— Ты ублюдок! Я ей расскажу, понял?! Расскажу, пока она, глупая, в тебя не влюбилась! — поднимается она и на меня идет, бьет кулаками по груди, а во мне все раздражение утра в лавину собирается, несется со склона. Я хватаю суку за горло.
— Ты ничего ей не скажешь. Ты никому ничего не скажешь, потому что тогда все узнают о том, что ты для меня делала. Узнают, какой послушной сукой можешь быть. И тогда на твое тело будут зариться только извращенцы. А ты уверена, что все они будут такими лайтовыми, как я? Ты уедешь из города и навсегда забудешь мое имя, имя Маши и название моей компании.
— Арс, Арс, милый. Прости меня. Ну хочешь, хочешь я буду на вторых ролях. Я готова, я ради тебя на все готова. Я буду жить, где угодно, ждать тебя, сколько угодно. Она тебе надоест, а я буду рядом…
— Я не мараю себя изменами. И сплю только с одной, уж тебе об этом известно.
— Да, да, да, ты самый лучший, самый верный, самый щедрый.
— Садист.
— Возьми меня, так, как хочешь, ты же зол, вымести на мне свою злость, придуши, ударь, оттрахай как последнюю суку! — лезет она ко мне, целует. И если реакция даже есть, то трахать я хочу не ее. Она уже на коленях, пытается ширинку расстегнуть, но я руки ее убираю.
— Все, я сказал. Твое время вышло. Я и так давал тебе несколько дней.
— Подонок! Какой же ты урод! Никто никогда тебя не полюбит. Никто! Ты останешься один со своими вертолетами.
— Пошла вон, — она наконец включает гордую женщину, берет свой давно собранный чемодан и проходит мимо меня. Я тут же закрываю за ней дверь, за которой слышатся глухие рыдания, звоню Гене, чтобы подхватил дурочку у выхода. Сам иду по квартире, рассматривая погром, который устроила любовница. Машу пока сюда приводить нельзя.
Звоню в клининговую службу и в мебельный, чтобы сменить матрас.
До конца дня через дверь кабинета слушаю, как наводят порядок, пока работаю и рассматриваю последние наброски Маши. Неплохо. Пусть рисует, иначе от безделья мозг начнет мне выносить. Потом отдам ей проект, чтобы после расставания в себя пришла. Может даже сделаю руководителем отдела. У нее получится.
Вечером неожиданно заявляется брат. Удивленно смотрит на матрас, который выносят, новый уже привезли.
— Любовницу меняешь? — говорит он уже за бокалом виски.
— Есть такое.
— Не надоело? Может, пора остепениться?
— Я женат на вертолетах. И скандалов из-за того, что я провожу все время на работе, мне не нужно. У меня большие планы.
— О, наклевывается в Эмиратах?
— Да, они хотят патент на изготовление, но без меня не справляются. Возможно, придется там остаться на несколько месяцев.
— Ну понятно. А я сделал Ксюхе предложение, — это было
