Худшие из всех, какие только можно себе представить.
А Мел между тем расходилась все больше.
– Это было восхитительно, – ее глаза мечтательно зажмурились. – По крайней мере, девять дюймов.
Она ждала возгласов восхищения, но их не последовало.
– Даже десять, – она развела руки, изображая нечто размером с воздушный шарик в форме таксы или с очень большой жезл.
Все рассмеялись. Все знали Мел.
– Я заглянула однажды в каталог принадлежностей для секса, – Бритт демонстративно скрестила ноги, потом вернула их в прежнее положение. – Презервативы бывают трех размеров: «джамбо», «колоссаль» и «суперколоссаль».
Мел хихикнула по поводу тщеславности мужчин.
– Ну так у Гарта был «суперколоссаль», – гордо заявила она.
– А я всегда считал, что размер роли не играет, – Дэвид старался не выглядеть напыщенно, но ему не удалось.
– Не верьте этому! – взвизгнула Мел. – Это миф, распространяемый мужчинами с маленькими членами.
Дэвид с интересом посмотрел на Бритт и спросил себя, как и было задумано, чем же это она была занята, когда заглядывала в каталог принадлежностей для секса. К его смущению, образ Бритт, банальной и стереотипной, но тем не менее странным образом властной, в черном глянцевом костюме баскского покроя с пятидюймовыми «кинжалами», в шапочке «нацистского» стиля на коротко стриженых русых волосах и с хлыстом в руках, целиком врезался в его сознание. Он отвернулся в сторону, стараясь не показать, насколько это задевало его.
Джинни встала, чтобы заняться обедом. Лиз присоединилась к ней, пользуясь возможностью уйти, так как обстановка становилась напряженной. Все эти разговоры о сексе были одно расстройство. Трижды за ночь! Да она не помнила, чтобы у них с Дэвидом хоть раз в год это случалось больше раза.
Что делают другие, чтобы сохранить страсть в браке? Она слышала, что одна пара назначала свидание друг другу раз в неделю, без сомнения, записывая это в свои записные книжки, и удалялась в постель с тарелкой бутербродов и бутылкой вина.
«Интересно, приглашали они на это время няньку посидеть с детьми?» – лениво подумала Лиз.
Войдя вслед за Джинни на кухню, Лиз еще раз восхитилась ею. Сердце дома, она каждый раз гостеприимно встречает тебя, когда ты входишь, и тебе хочется остаться здесь навсегда, окутанной ее душистым теплом.
А эта кухня была настоящей мечтой. Не рекламной фантазией из цветных приложений к газетам, где представление художника о домашнем уюте сводилось к лежащему на полу Лабрадору и свисающим с потолка пяти дюжинам засушенных роз. У Джинни была настоящая кухня с изумительными запахами, тянущимися от голубой плиты, с бело-голубым фарфором в посудном шкафу, с миской для собаки рядом с кипой старых газет для растопки и с продавленным диваном, прикрытым лоскутным покрывалом.
Напоминания о путешествиях, экскурсиях, любительских раскопках, романтических встречах из их прошлого и прошлого всех, кого Джинни любила, смотрели на Лиз со всех стен. Это было как огромное лоскутное одеяло памяти, способное свести с ума любую сторонницу опрятных и по-больничному чистых кухонь. Но Лиз оно приводило в восторг.
Она задумчиво прошлась по кухне и остановилась у одной из висевших по стекам вышивок. Коллекционирование вышивок входило в число многочисленных хобби хозяйки. Джинни пленяла мысль о том, что кто-то сидит вот сейчас, может быть, даже здесь, в Суссексе, и вышивает поучение, которое и через сотню лет покажется людям верным., очевидным.
А этого поучения Лиз еще не видела, и, как гороскоп, в который ты веришь только тогда, когда он говорит тебе то, что ты хочешь услышать, оно поразило Лиз своей трогательной правдой:
Стены – из камней и кирпичей,
Но дом – из ласковых речей.
Она вспомнила свою собственную кухню со столами от стены до стены, с огромным холодильником-морозильником, сделанным в Америке, где знают толк в закупке продуктов впрок, с микроволновой печью, со всеми сберегающими труд хозяйки устройствами, какие только можно увидеть в магазинах, и с доской для заметок, на которой она пишет свои расписания, списки и поручения. И только одной вещи там не было. С завистью, которой она не питала ни к Мел с ее любовными похождениями, ни к Бритт с ее деньгами, Лиз вдруг осознала, что это за вещь. То, что Джинни взбивала с суфле и пекла с пирожками, была любовь.
«Мой дом похож на гостиницу, – с ужасом подумала Лиз. – Элегантную, ухоженную, красивую. Это потому, что никто из нас в нем не живет. У моего дома нет сердца».
На мгновение она увидела себя ожидающей дома прихода Джейми из садика, как ожидает своих детей Джинни. Она услышала, как он кричит: «Привет, мамочка!» и бросается в ее объятия, прижимаясь к ней холодными от зимнего воздуха щеками.
А каково было бы ждать с работы Дэвида и кормить его не разогретым в микроволновой печи, а приготовленным на плите ужином? Был бы он этому рад или ему встала бы поперек горла любовь, запеченная ею в пудинг с почками по-домашнему?
Взяв в руки один из рисунков Джинни и разглядывая его сложный красивый узор, Лиз спрашивала себя, как она могла раньше жалеть ее. Она всегда считала, что подруга растрачивает свой талант на пустяковые зарисовки цветов и на бесконечные изображения предметов мебели, потому что больше ей применить его негде. Теперь она не была в этом так уверена. Возможно, что работы Джинни были мелки и неоригинальны, но зато в жизни у нее было так много всего: ее прекрасный дом, ее рисунки цветов, ее Гэвин, ее дети. Джинни была осью, на которой держалась ее семья.
Лиз посмотрела на Джинни, выдавливающую сок для лимонного пудинга. Запах лимонов был острым и резким.
– Знаешь, Джинни, я завидую тебе.
От неожиданности Джинни чуть не уронила деревянную ложку.
– Ты завидуешь мне? – в ее голосе сквозило изумление. – Но ты же птица высокого полета. У тебя блестящая квалификация, работа на телевидении, красивый муж. Я только домашняя хозяйка, а ты…
– Знаю, знаю, – прервала ее Лиз, – я сверхженщина, я та самая, которая добилась всего. Так мне все говорят.
Джинни выглядела озабоченной. Такой горечи в словах Лиз она раньше не слышала.
– У тебя все в порядке? – Она уже несколько месяцев не говорила с Лиз по душам. – Хочешь, я приеду на той неделе в город, мы пойдем куда-нибудь пообедать и спокойно поговорим?
И Лиз вдруг поняла, как нужно ей поговорить с кем-нибудь, кто понял бы ее, кто не счел бы ее чудачкой или психопаткой, как Мел и Бритт. И даже Дэвид.
– Это было бы чудесно, – Лиз макнула палец в восхитительный соус. – Договорились. Я немного соберусь с мыслями и пойду посмотрю, как там идет исповедь измученного сексом редактора журнала.
