Все же до Савеловского вокзала девушку довез троллейбус. Цветы Вера почти всегда покупала именно здесь. В этот раз, как обычно, ей посчастливилось приобрести то, что было, по всей видимости, нужно. Превосходные розы для Соболевой. Букет походил на гнездо птенцов, вытянувших головки при виде собственной мамы.
Дальше все происходило как в кошмарном сне. Девушка взяла такси и после кратких дорожных мытарств — пробки, остановки и прочие петляния по центру — оказалась в консерватории. Ее тут же окликнули. Сначала Вера не поняла, кто это и чего от нее хотят. Перед ней стояла долговязая девушка неизвестного возраста в экстравагантной одежде.
— Саманта, — сказала иностранка, теперь это было понятно — несколько смущенно улыбаясь. — Рада видеть мою норвежскую подругу. И я здесь не случайно, обязана делать репортаж, заказ больших людей от музыки, я веду его вместе с вашей звездой Даутовым. А еще я сниму… снимаю фильм. О русской музыкальной традиции.
Саманта Уайлдер закатила глаза, то ли выказывая бесконечное почтение к традициям русской музыки, то ли желая польстить Стрешневой. Второе предположение было более вероятным. Помогать кому-либо с неведомой целью Вере нисколько не хотелось. Ей вдруг стало понятно, как далеко оказалась она от привычной и размеренной консерваторской жизни. Саманта была знаком хаоса.
— Я загадала, — ответила Вера, мгновенно настраиваясь на болтливый голливудский лад, — что первый человек, которого встречу на ступенях консерватории, сыграет в моей жизни особую роль. Я очень рада видеть тебя, Саманта.
Она откровенно врала или говорила все с точностью до наоборот — отличие не очень большое. От этого мифического репортажа недалеко до каких-нибудь музыкальных студий, вроде прогулок по музыкальной Москве, подмосковным усадьбам и бесконечного трепа, который пожирает все без остатка.
Саманта же в этот момент по реакции Веры пыталась понять, на что практически можно рассчитывать. Осознать толком ничего не смогла. И это Веру вполне устроило. Она не хотела обижать веселую гостью из-за океана, но слишком тесно общаться с ней не хотелось еще больше.
«Наверно, теперь мы настоящие американцы, — подумала Стрешнева. — А люди из Америки — всего лишь позавчерашний день, со всем их виртуальным размахом, авианосцами, «шаттлами» и немереными баксами, взятыми в долг у всего мира без возврата».
— Я завтра выступаю, — сказала Вера с видом крайней озабоченности. — А мои пальцы совершенно забыли о клавишах. Я не садилась за инструмент целую вечность.
— О, я очень тебя понимаю, — ответила Саманта, которой запретили играть некоторое время для ее же блага, чтобы эта акселератка окончательно не погубила свои волшебные пальчики. — Но для тебя нет никакого труда сыграть сейчас все что угодно, я это тоже очень хорошо понимаю.
— У меня много юных учеников и учениц, — продолжала беззаботно сочинять Вера. — Я их, можно сказать, бросила. А может быть, это будущие… ну понимаешь, будущие мы с тобой. Так что дней десять мне придется отсутствовать в реальном мире. Обитать в пространстве детских музыкальных грез. А потом я к твоим услугам. Не знаю, честно говоря, смогу ли я тебе пригодиться.
Деловой стиль, избранный Верой, подействовал на практичную иностранку с убойной силой.
Американка была смущена реакцией Стрешневой, увидев в той свое отражение. Все же прочее было сметено этим фундаментальным открытием. Даже возможная обида. И они на время расстались, как будто ничего такого не произошло. Вера, как бы отшатнувшись от неожиданной и не слишком приятной встречи, тут же о ней забыла.
Здесь и сейчас происходило нечто более важное и серьезное.
И академия, и воздух вокруг нее, и сам этот несравненный уголок Москвы — все для Веры переменилось, будто вот-вот готовясь отодвинуться в глубокое и мгновенно забываемое прошлое.
Та странная дрожь в коленях, которой она устыдилась несколько лет назад, перед поступлением, теперь уравновесилась спокойным и холодноватым достоинством. Здесь не было даже равновесия, скорее, наблюдался подавляющий перевес.
«Наглая девчонка», — подумала о себе Вера без раздражения.
На ходу кивая всем подряд, знакомым и полузнакомым, девушка быстро устремилась к Соболевой, ощущая, что только это направление не содержит никакого абсурда.
«В начале жизни школу помню я… Два демона… — бормотала Вера. — Там нас, детей… уф… беспечных было много».
Соболева в роскошном и строгом кабинете встретила ученицу на редкость, как решила Вера, обходительно. И говорить начала на несколько секунд позже, чем делала это обыкновенно. На то могло быть несколько причин. Первая — здесь только что кто-то был, и знаменитый педагог устала от рутинного разговора. Вторая — Соболева была погружена в свои собственные печальные мысли. Третья причина — ее поразило явление Веры и ее «самое само», как любила Соболева называть то неуловимое, что, как блестящий педагог, видела в своих подопечных невооруженным глазом.
— Здравствуй, красавица моя, — после паузы, которую этим обращением сделала незаметной, произнесла Соболева.
А далее состоялся разговор из числа тех немногих, которые помнятся на протяжении всей жизни — и в деталях, и по существу. Правда, детали — отдельно, а сущность может причудливо меняться в течение дней, лет и даже часов. В зависимости от угла зрения. Профессор попеняла Вере за то, что та столь долго не появлялась в консерватории. Мол, слухи тут всякие стали курсировать, но дело не в этом, просто не знали, что и подумать.
— Мне пришла в голову гениальная мысль, — смеясь, сказала Соболева, — что ты просто заскучала. В самом прямом смысле. Не правда ли? Триумф всегда несет за собой какую-то чудовищную грусть и опустошенность. Но заскучала ты, как я думаю, не из-за этого. Скорее, от неопределенности. В прежнюю жизнь вернуться невозможно, а строительством какой-то другой ты не занималась.
— Что правда, то правда, — согласилась Вера. — Я, честно говоря, ничем не занималась, кроме музыки. Какое уж там строительство. Бери меня голыми руками, практическая жизнь!
— Думаю, ты знаешь уже, что это не так, — улыбаясь, возразила Соболева, оглядывая Веру с ног до головы, именно в таком порядке. — В любом состоянии, даже таком необыкновенном, как твое, спасает работа, рутина. Еще год учебы, завершение магического цикла. Все это поможет тебе выстроить новый порядок всего.
Вера подумала, что преподавательница озабочена только тем, чтобы Вера не исчезла из ее поля зрения, не скрылась за непроницаемой завесой, ведь год учебы, тем более последний, практически ничего не значил. В этом Вера была абсолютно убеждена.
