Конечно, можно было бы махнув рукой на свою непривлекательность, заняться развитием иных достоинств, как поступали многие, имеющие даже более выгодные исходные данные. Ванда часто приглядывалась к блеклому лицу и расслабленной походке какой-нибудь дурнушки-нескладехи, напялившей огромный растянутый свитер и плоские тяжелые туфли, прикидывала, что можно было бы получить из этого материала после ряда вдумчивых усилий — и оставалась довольна собой. Уж она то «выжила» из своего лица и фигуры все, что было возможно.
Ванда не совершила главной ошибки, подстерегавшей девушек ее плана она не стала копировать светский стиль и утонченность или тянуться за богатыми модницами в приобретении дорогого гардероба, что было бы смешно и нелепо. Она пошла другим путем — оставила свою природную индивидуальность, выгодно откорректировав ее: простушка, но не дурнопахнущая деревенщина, кокетливая, но не легкодоступная, одетая недорого, но нарядно и броско в смесь фольклора и поп-стиля, яркого, всем понятного.
Преображенная Ванда напоминала фруктовую эссенцию химического происхождения, передающую яркий вкус ягоды, но еще более крепкий, ядреный, чем в натуре, и более соблазнительный, во всяком случае, для не слишком утонченного большинства.
Устроившись ночной сиделкой в университетской клинике, Ванда все свои заработки вкладывала в редкие, тщательно продуманные покупки, не хватая что попало: минимум, но хорошей дорогой косметики, минимум не случайных шмоток, образующих в комбинациях довольно разнообразный гардероб, и, одна, но хорошая пара туфель. На лекциях «нужных» педагогов, в первом ряду сидела студентка в неизменной белой блузке-гольф с высоким воротником. Она знала, что должна примелькаться, запомниться и старалась выдержать имидж «синего чулка». В других же обстоятельствах Ванда предпочитала яркие блузки, короткие или «фольклорные» юбки, пластмассовые клипсы, длинные пестрые бусы и браслеты — приметы дешевого и модного молодежного стиля. Но главным предметом ее забот было, конечно, лицо, которое надо было тщательно «делать». Ванда тратила много времени на обязательный обильный макияж, даже если для этого приходилось вставать затемно, но никто ни при каких обстоятельствах — ни во время ночных дежурств, ни в плохую погоду или в дурном настроении не видел ее без густо подведенных синевой глаз, удлиненных тушью ресниц и будто вьющейся с постоянной помощью бигуди рыжеватой шевелюры.
Привычный облик Ванды запечатлелся у окружающих так прочно, что казалось и голубизна век и милые кудряшки и деревенская свежесть щек — даны ей от природы. Это же постоянство имиджа, упорство работы над собой, составившей Ванде репутацию «хорошенькой дворняжки», помогло притормозить наступление возрастных перемен. На подступах к сорокалетию Ванда вполне могла сойти за двадцатилетнюю. Подвижность, улыбчивость, обнаженные коленки, веснушки на тупом носике привлекали внимание мальчишек и зрелых мужчин. Но в этом вопросе у Ванды были свои жесткие принципы, правда, старательно скрываемая под маской природной сексапильности.
Первые сексуальные опыты со сверстниками-студентами, предпринятые Вандой скорее из необходимости самообразования и любопытства чем по велению плоти, дали ей возможность сделать два немаловажных открытия: во-первых, она поняла, что секс никогда не станет играть главную, всеподчиняющую роль в ее жизни, второе — что в умелых руках он является мощным рычагом воздействия на процесс преуспевания.
А чуть позже, во время летних каникул перед третьим курсом, для Ванды прояснилось и еще одно обстоятельство. Она поняла, что женский интерес в ней пробуждают лишь зрелые мужчины. Возможно, седеющие виски и опытный взгляд были неразделимы в сознании целеустремленной девушки с понятием карьеры, достатка, но именно тип преуспевающего солидного мужчины стал в ее поисках объектом N 1. Поэтому когда, выписываясь из клиники после длительного лечения с двойным переломом бедра, г-н Шерер оставил ей свою визитную карточку и долго смотрел в глаза, задержав руку девушки в своих тяжелых ладонях, Ванда возликовала. Отрабатывая ночные дежурства в отделении травматологии, она старалась почаще заглянуть в палату, где лежал на вытяжках крупный, лысеющий мужчина лет 45-и. Поправляя трубочки и шланги возле его кровати, она поднималась на цыпочки, высоко задирая руки и белый халатик послушно скользил вверх, открывая заинтересованному взгляду большие круглые, обтянутые безупречными колготками коленки. А когда г-н Шерер начал подниматься и учиться ходить на костыле, как нежно опирались его руки на стан помогавшей санитарочки, как чудно благоухал его дорогой парфюм. Короче говоря, уже в клинике между Вандой и ее подопечным завязалось нечто, дающее надежду на дальнейшее развитие. И когда прощаясь, он попросил «своего ангела-хранителя» не исчезать, она, выждав пару дней, позвонила дабы осведомиться о здоровье. И оказалась как раз кстати. Г-н Шерер — финансовый директор филиала большого европейского концерна отправлялся на долечивание в Швейцарию и очень нуждался в помощи опытной сиделки.
Ванда провела с Вольфом Шерером две чудных недели в первоклассном отеле на берегу лесного озера. Он оказался весел, щедр, закупив девушке целый курортный гардероб, прогуливая ее по лучшим ресторанам и дансингам. О будущем и прошлом не говорили, но было очевидно, что Вольф все больше привязывается к своей юной «сиделке». Срок истекал и был заказа прощальный ужин в шикарном ресторане. Вольф, пребывавший в приподнятом духе, счастливо улыбался, когда Ванда примеривала его подарок — изящное кольцо-змейку с крошечными бриллиантами вместо глаз.
Да и ей самой не верилось, что нарядный затемненный зал в стиле «конца прошлого века» с фонтанчиком, стеклянным потолком-фонарем, малиновыми бархатными драпировками и огромными пальмами в ампирных керамических вазонах, солидный господин, требовательно делающий заказ похожему на опереточного графа официанту — совсем скоро станут привычными атрибутами ее нового мира, мира, принадлежащего ей по праву. Вечер близился к концу, оркестр перешел к томным танго, и уже за десертом, подняв бокал шампанского «За тебя, Ванда» — Вольф протянул ей большой продолговатый конверт. Ванда ждала предложения, меняющего ее судьбу, но не авиабилета до Граца, возвращавшего ее на место. Сам же Вольф летел на Богамы, где уже месяц ждала его жена с двумя сыновьями.
Карточный домик рассыпался. И как же не легко было начинать все заново — наигрывать беззаботность и удовлетворение жизнью, держать себя в форме, снова прикидывать, просчитывать, добиваться. Ванда, ожесточенная полученным уроком и еще более раззадоренная неудачей, заняла боевую позицию.
