— Пименов, а ведь я про тебя действительно забыла…
— Куда едет такая красивая девушка поздно вечером? — водитель был не прочь поговорить, но Горянова вместо ответа набрала номер.
— Пап, я к вам еду, ничего? — и добавила водителю: — Если можно, остановитесь у Графской кулинарии, я доплачу.
В кулинарии Горянова набрала разной вкуснятины, всем разное: Эльке фруктовые десерты на тонкой желатиновой прослойке, малокалорийные, но безумно вкусные и дорогие, маме рыбу на пару с зеленой спаржей и каким — то очень вкусным сливочным соусом, папе и Пименову взяла по стейку из мраморной говядины с зеленым луком и запеченным маринованным перцем, молодым цуккини и чесноком. А пока ждала заказ, Горянова ловила на себе то завистливые, то восхищенные взгляды окружающих, следовавших за нею неотступно. Надо же, Даринка совсем позабыла, какой красивой она может быть. Приятное чувство.
Нагруженная пакетами, она снова села в такси, еще раз мельком отметив, что никогда не встречала таксистов на инфинити.
— Развлекаетесь? — спросила Горянова водителя, когда они тронулись.
— Не понял? Вы о чем?
— Тяжела, говорю, служба?
— Простите, но я вас не понимаю.
— Зато я вас понимаю…
Когда подъехали к дому, Горянова протянула тысячную купюру водителю. Тот стал рыться, неуклюже доставая из кармана куртки дорогое портмоне.
— Спасибо, но сдачи не нужно! — водитель заволновался, пытаясь ускорить процесс нахождения мелочи.
— Я же сказала — сдачи не надо, — очень твердо повторила Горянова. А потом добавила, усмехаясь: — Льву Борисовичу передавайте от меня огромный и пламенный привет!
Водитель не ответил, но смутился. Кто такой Лев Борисович переспрашивать не стал…
Дверь домой Даринка открывать сама не стала, пакеты мешали, да и мало ли. Решила позвонить, но многочисленная кладь немилосердно била по рукам, стремясь порваться под тяжестью снеди и подарков. Захотелось, как в детстве, поскрестись под дверью, чтобы услышать добрый папин голос, изо всех сил сдерживавший смешинку:
— А что это, Лена, у нас мыши в доме завелись?
А Даринка, которую отлично было слышно, потому что советские квартиры обладают изумительным качеством: все, что говорится в коридоре, неизменно становится достоянием общественности, стоящей в непосредственной близости от двери, радостно пищала:
— Это не мышки, это ваша дочка пришла.
Даринка много раз предлагала папе сменить старую дверь, но он все не соглашался, и вместо современной звукоизоляционной конструкции дверь горяновского дома была по — прежнему просто обита дерматином ядрено-бардового цвета. Девушка опустила пакеты на приквартирный коврик, поднимая руку, чтобы позвонить в дверь, как очень четко, как будто и не было преграды, услышала:
— Зачем ты ее позвал? Зачем! — истеричный Элькин голос трудно было с чьи — нибудь спутать.
— Что значит, зачем? Это, между прочим, и ее дом, Эльвира Александровна! Не понимаю, в чем проблема?
— Правда, Саша! Можно было Дарину пригласить в другой день…
— Лена! — рявкнул Александр Айгирович, и от его тона у Даринки засосало под ложечкой. — Прекрати! Ты совсем уже потеряла всякий стыд, Лена! Ты не забыла, что у нас не одна дочь, а две, и старшая имеет такие же права здесь находиться, как и младшая, если даже не больше.
Элька громко обиженно засопела.
— Папа!
— Что папа? Ты устраиваешь истерику? Что такое? Не расскажешь причину твоей паники? А? Мужа твоего сегодня все равно нет, в ночной, так что же тебя так испугало? А? Не тот ли факт, что вы с матерью пытаетесь тщательно скрыть от меня вот уже почти месяц? За дурака меня с матерью держите?
Елена Артемовна что — то возразила, но очень тихо — Даринка не разобрала. Зато отцовский голос гремел:
— Что глаза прячешь? Что? Ведь знаешь, что Дарина обязательно спросит про учебу. А тут выкручиваться надо будет и не просто выкручиваться, а с умом — Дарина вранье за версту чует, ее не проведешь.
— Саша…
— Что, Саша? Ты думала, я не узнаю? Ты думала, что снова будешь покрывать эту врунью и лентяйку? Ну — ка, ответьте мне, Эльвира Александровна, ваш муж в курсе, что вы опять бросили учебу?
Элькино сопение было отчетливо слышно.
— Да! — наконец с вызовом крикнула мелкая.
— Неужели? — Александр Айгирович с трудом сдерживался. — И что он сказал?
Элька нехотя буркнула:
— Он был согласен с моим решением! Женщине вообще для счастья достаточно семьи…
За дверью несколько секунд была тишина.
— Я всегда знал, что он идиот! Еще когда позарился на тебя, но быть настолько дебилом… Ладно, ты бросила учебу, чтобы заниматься мужем и домом, тогда ответь — почему ты живешь с нами, когда у вас, молодых, есть квартира?
Элька что — то просопела.
— Саша, ну девочке же трудно…
Александр Айгирович никогда не повышал на супругу голос, но тут закричал:
— Лена, не доводи до греха! Она взрослая замужняя женщина. Что она делает у нас?
— Саша, там район плохой, дом старый, там грязно, ремонта нет…
Но Александр Айгирович не дал жене продолжать:
— Там убирать надо, Лена, еду мужу готовить, встречать его с работы, белье его стирать на руках, пока машинку не купят. А как они её купят, если твоя дочь все свадебные деньги на рестораны, доставку еды и магазины профукала? А? Твой зять что, от хорошей жизни на вторую работу пошел? Думаешь, я не знаю, сколько сумок она привезла из свадебного путешествия? А вот где они, эти сумки? Где? Не знаешь? А я отвечу! Они все порванные у нее в шкафу валяются, потому что твоя дочь не умеет беречь вещи… Ведь чтобы вещи беречь, на них нужно за-ра-бо-тать, а твоя дочь ничего не умеет и ничего не хочет уметь, зато красиво одеваться — это она любит. И хвостом покрутить. И пожрать, да так, чтобы не готовить самой вообще. Но сегодня все! С меня хватит! Собирайте вещи, Эльвира Александровна, и отчаливайте к мужу, ваш дом теперь там! И я не шучу! Сейчас собирайте вещи!
Элька зарыдала в голос, но Александр Айгирович был непреклонен:
— Не соберешь вещи, выкину из дома в том, в чем будешь. Ты меня знаешь, Эля! Раз решила жить по — своему — живи, но тогда сама себя обеспечивай. Я больше ни копейки не дам и матери не позволю…
Злой Элькин голос прорезал пространство:
— Дариночке своей ты квартирку купил!
Вслед за Элькиным криком звонко и резко зазвенела пощечина. Елена Артемовна испустила испуганный возглас:
— Саша!
Александр Айгирович пытался прийти в себя:
— Дрянь… Какую я вырастил дрянь… Да знаешь ли ты, что Дарина мне все до копейки за квартиру выплатила? Нет? Не знаешь? На эти деньги, дрянь неблагодарная, тебе свадьбу сыграли и свадебное путешествие оплатили. На эти! Не знала? Неужели ты думала, что это я на свою пенсию расстарался? — и уже совсем другим голосом, тяжелым и страшным: — Елена Артемовна, помогите дочери вещи собрать. У нее полчаса. Когда приедет Дарина, я не хочу, чтобы она видела ее тут. Госпожа Пименова отправляется в дом к супругу — хозяйство вести и детей рожать, раз ничему другому учиться не хочет. Но когда она до смерти надоест своему бугаю, пусть не прибегает к нам с тобой зализывать душевные раны….
Элька снова завыла… А Даринка, растерянная, так и стояла у порога, не зная, что делать.
Глава 16
За дверью выла Элька, выла некрасиво: громко, сопливо, с бабьим подвыванием. Периодически взвизгивала Елена Артемовна, и в ее голосе уже не было прежней силы и уверенности, а лишь перепуганное ощущение невозвратности происходящего. Грохалось об пол что — то большое и тяжелое, вероятнее всего, чемодан, стащенный с антресолей. А Горянова все стояла у порога, растерянно смотря на пакеты с уже никому не нужной снедью и с вещами, которые принесут теперь не радость, а одни лишь горькие сожаления.
Но нужно было уже что — нибудь сделать: не тащит же все это домой? Да и шваркнуть богатство в мусорку как — то рука не поднималась. Даринка потянулась к ключам. Дверь открылась совершенно спокойно, на звук щелкнувшего замка в коридор никто из обитателей дома не выглянул — зачем, слишком были увлечены сбором вещей, кровными обидами, слезами, сопением или еще чем — нибудь. Даринка спокойно поставила пакеты у порога, понимая, что сейчас, уходя, закроет за собой дверь не просто родного ей дома, а дома, где навсегда останется последняя крупица надежды и последние искренние сожаления. Трудно жить в нелюбви, но еще труднее признавать, что тебя, собственно, не обязаны любить те, чья любовь, по мнению общества, единственная дается человеку от рождения безграничной и бескорыстной — любовь родителей…
