Почему мама навсегда вычеркнула старшую дочь из своего сердца? Когда это случилось? Или просто темненькая бойкая Даринка ассоциировалась у Елены Артемовны с суровой, немногословной, рассудительной свекровью и потому не вызывала особенно теплых чувств? А может, горяновская сила воли, упёртость, желание всегда двигаться вперед ежедневно напоминали матери, что ей самой никогда не удавалось в этой жизни ничего достичь? Даже школу Елена Артемовна закончила с горем пополам, сразу выскочив замуж, и больше не старалась получить ни образование, ни профессию. Александр Айгирович всю жизнь на своем горбу тянул семью и никогда никого этим не попрекал. А может, Елена Артемовна ревновала к мужу, к тому, что для него старшая дочь с годами стала светом в окошке, большой радостью и несомненной гордостью? Да какая разница теперь! Жизнь изначально несправедлива. И зачем Горяновой понадобился этот «второй шанс»? Зачем?! У нее и так был папа. Разве этого мало? Откуда это страстное желание к любви отца иметь еще и любовь матери, любовь сестры? А ведь хотелось… ой, как хотелось! Хотелось утереть всем нос, хотелось покрасоваться, чтобы хоть немножко повосхищались… ведь зависть тоже своего рода восхищение… Не нужно было приходить… Даринка вышла на порог и осторожно, чтобы не было слышно, прикрыла за собой дверь. Простояла еще немного, стараясь унять бьющееся с невероятной скоростью сердце… Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Ну вот. Можно идти. Проходя к лифту мимо одной из квартир, остановилась. У соседки тети Маши громко звучал телевизор — женщина была глуха основательно, поэтому ее черный ящик, большой, ламповый, орал. И Горянова услышала (что — то сегодня ей везло с подслушкой) проникновенный голос Михаила Ефремова:
По несчастью или к счастью,
Истина проста:
Никогда не возвращайся
В прежние места.
Даже если пепелище
Выглядит вполне,
Не найти того, что ищем,
Ни тебе, ни мне.
Девушка не стала слушать дальше… но, шагнув в лифт, все — таки не смогла удержать одну-единственную, одинокую, очень горькую слезу.
Следующая неделя прошла в работе, поэтому была предсказуема и спокойна. Но было одно серьезное отличие от привычных будней — пунктуальный знакомый таксист на инфинити, который по утрам теперь абсолютно бесплатно возил Горянову на работу, а вечером забирал. Савва Маркелов, заправский сплетник, первым установил столь занятный факт, но никто в отделе, включая саму Горянову, не прореагировал на его едкие подколки, поэтому Савва обиделся не на шутку, клятвенно пообещав, что больше вообще не будет интересоваться чужой жизнью, а офисные подруги сдохнут в серости и скуке.
Олька Завирко усмехнулась только:
— Новый знакомый, Дарь? Или Егоров забавляться изволит?
— Второе.
— Как банально… А чего сам не на извозе?
— Ну так место для рыбалки сначала нужно прикормить…
— А! Подход ищет. Чего — то затянул, не думаешь? По его характеру и по тем слюням, что он пускал, я думала, он тебя прямо у подъезда разложит.
— Так он и разложил бы… да холодно…
— Чего?
— Ничего!
— Горяныч, колись! Вы с ним уже того?
— Нет! — и спустя минутку очень тихо: — Целовались только.
— Ой! — Завирко умилительно сложила ручки на небольшом пузике.
— С кем целовались? — Ирка Шапутко появилась из ниоткуда.
— С Егоровым… — тут же выдала подругу Завирко.
— А кто у нас Егоров?
— Шутишь? Льва Борисовича не знаешь? — Олька закатила глаза: — Тот самый!
— Чего? Эмвэдэшник? Не верю! — Ирка сделала страшными глаза. — Горянова ментов на дух не переносит. У нее пунктик на них.
Но Олька многозначительно качала головой.
— Мать моя женщина! — взревела Ирка, переводя взгляд со смеющейся Ольки на невозмутимую Горянову. — Реально? Горянова, и как тебя угораздило?
— Её еще не угораздило, — растянула губы в довольной улыбке Завирко, — она его на вкус немножко попробовала и то, пока только верхнюю часть.
— Неразумно! — Шапутко подхватила шапку тролля. — Ты зря так неосторожно, Горянова. Пробовать так пробовать! А то верх у нас обычно шоколадом поливают, а вот что внутри и ниже — бывает и говнецо…
— Точно! Есть подозрение…
Горянова, что с удовольствием слушала треп подруг, наконец не выдержала и рассмеялась:
— Да попробую, попробую, будет время… мы с ним только познакомились. И недели не прошло…
Звонок из приемной сорвал Ирку с места, прерывая занятную беседу, и через две секунды она уже вещала в трубку:
— Да, Роман Владимирович, слушаю. Что привезти? Да, записала. Где лежат? Поняла! Куда привезти? Диктуйте адрес… Куда? Это у черта на куличиках! А я без машины… На такси? А деньги отдадите? Анна Марковна отдаст? Ну это вообще! Безналичкой и через полгода? Ищите дуру! Да это тыщщи три! Ищите дуру! Что значит — не волнует? Что значит — уже дуру нашли?! Э! Роман Владимирович! Роман Владимирович! Блин! Тиран и сатрап!
Трубка, кинутая Шапутко на стол, издала печальный стук.
— Люди! Люди! Кто на машине?
Но за рулем сегодня в отделе как назло никого не оказалось. Ирка поскакала к дизайнерам, но там никто секретаршу шефа выручить не соглашался. Оно и понятно, кто в своем уме поедет в пятницу вечером за город? В рабочее время — пожалуйста! А вот под конец рабочей недели — дураков не было. Ирка Шапутко грозила всей Гродинке страшными карами, топала ногами и истерила, но воз, как говорится, оставался на одном месте. Через час шапутковских стенаний Даринка не выдержала:
— Хватит ныть, Ир! Сейчас попробую вернуть свою кореянку и поедем. В крайнем случае, озадачим инфинитиста.
— Кого?
— Не важно!
Горянова взяла телефон, пролистала список звонков, нашла исходящие в воскресенье. Вздохнула глубоко. Набрала номер.
— Дарина, слушаю! — низкий егоровский голос ударил по ушам, сердце заколотилось, как сумасшедшее, губы, задрожавшие почему — то губы сами растянулись в нервной улыбке.
— Лев Борисович, добрый день. Не подскажете, а что с моей кореянкой?
— С кем?
Горянова даже растерялась:
— С… с машиной моей, с КИА?
— А что с ней может быть? В смысле… Стоит себе под твоими окнами второй день.
— То есть как стоит? А зачем же вы тогда водителя присылаете?
Егоров хмыкнул:
— Да я и не присылаю, Дарина, он сам едет. Говорит, нечего красивой девушке одной по такому криминальному району шататься…
— А! Вот оно как! Сам, говорите? Сознательный очень?
Егоров рассмеялся:
— У меня все сознательные, Дарин, других не держу.
Даринка с трудом переводила дыхание — егоровский голос сводил с ума. Наконец она вымолвила:
— А ключи?
Егоров тоже немного задержался ответом:
— Так на капоте, под дворниками.
— Спасибо! Скажите, Лев Борисович, сколько я должна за ремонт?
— Пустяки! — отмахнулся тот.
— Ну так озвучьте эти пустяки, Лев Борисович! Хотелось бы узнать…
— Нисколько, Дарин. Закроем тему. Считайте это моим подарком.
А вот это было зря! Ну не нравилось Горяновой быть кому-то обязанной, даже если этот кто-то — приятный во всех отношениях мужчина…
— Простите, Лев Борисович, я сама заплачу! — и добавила довольно холодно: — Мне папа не разрешает принимать подарки у мало знакомых мужчин.
Егоров хмыкнул:
— Это ты намекаешь, Дарина, что пора с папой познакомиться? Значит, это твой ответ?
— Какой ответ? — по — настоящему растерялась Горянова.
Голос Егорова посуровел:
— Ты со мной играешь сейчас? Очень опрометчиво с твоей стороны… Или ты даже и не собиралась думать о моем предложении?
— К. каком предложении? — Горянова перепугалась.
Но Егоров ее не слушал:
— А я терпеливо сходил с ума, пока ждал от тебя звонка, а ты даже всерьез ничего не рассматривала?! Нужно напомнить? Сейчас буду! — и отключился.
