явно не привыкла, чтобы ей давали отпор.
Она тонко, как-то по-змеиному улыбнулась, услышав мой вопрос.
– Оценили его воспитание?
Одна короткая фраза – и я едва сдержалась, чтобы не ударить ее по самоуверенному лицу. Так вот кто был во всем виноват!
Но следующая мысль заставила меня замереть. Испугаться того, что настойчиво приходило на ум, стучало тревожным сигналом по вискам…
– Чего вы хотите? – спросила я коротко, подчеркнуто сухо.
Она пожала плечами.
– Денег, конечно. Теперь, когда он забрал Мишу, никто не платит мне за воспитание мальчишки. Так что мы можем помочь друг другу: я вам – информацию, вы мне – награду.
Я поразилась ее наглости. Поразилась тому, с какой уверенностью она это говорила, словно и не сомневалась в том, что я захочу заплатить.
– И сколько вы хотите? – уточнила со зловещей усмешкой.
– Ну, например… десять тысяч долларов. Я уже поняла, что живете вы совсем не бедно… для вас это мелочь, а мне… приятно.
Она плотоядно улыбнулась, словно уже видела, как держит в руках эти деньги.
Я окинула ее ледяным, презрительным взглядом.
– Давайте уточним, правильно ли я понимаю. Вы довели ребенка до чудовищного состояния: он плохо одет, выглядит истощенным, голодным и сильно напуганным. И за это вы хотите награду?
Я выдержала паузу, старательно давя взглядом гадюку, осмелившуюся гордиться тем, что сотворила.
– Так я скажу вам, какую награду вы заслуживаете, – продолжила, уже не скрывая отвращения и гнева. – Как вам, например, заявление в полицию за жестокое обращение с детьми?
– Вы ничего не докажете!
– Хотите проверить?
Она испустила зловещее шипение и отступила.
– Ты об этом пожалеешь, – кинула злобно прежде, чем, резко хлопнув дверью, выйти из дома.
Ее обещание морозной дымкой, тревожным звоном застыло в воздухе. Оно звучало у меня в ушах еще долго после того, как она ушла, рассылая по телу волны неприятного холодка.
Но еще хуже было у меня на душе.
И никуда не деться было от самого главного вопроса, который породил визит этой женщины…
Неужели Валера давно знал о сыне? Неужели сам отдал его на воспитание своей жестокой матери?
А если нет… то как объяснить то, что Миша жил у нее? Как понять, почему муж ни слова не сказал о том, у кого на самом деле забрал своего сына?
С губ слетело полурыдание-полусмех. Во что превратилась моя жизнь? Как так вышло, что я ни черта не знала о том, с кем прожила столько лет?..
А главное…
По спине пробежал мороз от мысли, вспыхнувшей в мозгу следующей…
Не совершила ли я чудовищную ошибку, оставив Мишу наедине с Валерой?..
Глава 19
– Сегодня пельмени поедим…
Валера произнес эти слова и машинально повернулся, чтобы взглянуть на робко замершего на стуле сына, хотя прекрасно знал: Миша ему не ответит.
Он не понимал, в чем дело. Не знал, как добиться от мальчика хоть слова. Не мог разобраться, что было причиной этого молчания: недоверие к нему, Валере, или ребенок был нем от рождения?..
Он отчаянно сжал пальцами ручку кастрюли – так, что на ладонях, должно быть, остались отпечатки. Он не справлялся. Он, привыкший всегда чувствовать себя хозяином положения, не знал, что делать с собственным ребенком…
Собственным ли?..
Нужно было сделать тест. Он не сомневался в том, что Миша – его, попросту чувствовал это так же отчетливо, как запахи и вкусы. Но для того, чтобы закрыть данный вопрос раз и навсегда, нужно было пройти через эту процедуру. Злата наверняка спросит его об этом – она, естественно, не разделяла и не понимала его уверенности. А он просто не мог объяснить ей всего…
Злата… Как же ему было без нее трудно! Не потому, что приходилось справляться со всем одному, хотя он теперь просто поражался, как жена успевала и работать, и содержать в порядке квартиру; но потому, что совершенно не умел без нее жить…
Было так странно просыпаться по утрам и не видеть на соседней подушке ее лица. Было так сложно осознать, что больше некого целовать по утрам. Было так непривычно встречать руками лишь холодные простыни, когда среди ночи хотелось обнять свою женщину и вдохнуть родной запах ее волос… Было так чудовищно тоскливо в квартире, казавшейся без нее теперь такой пустой и огромной… И ни в едином уголке этого жилища он, тем не менее, не мог найти покоя.
И с каждым днем, каждой прошедшей минутой в нем рос и множился страх, что это – навсегда. Что он так и останется здесь один, что жена никогда не вернется, никогда не простит, никогда даже не ответит на его бесконечные, бесплодные звонки…
Порой он так хотел слышать ее голос, что включал старые голосовые сообщения. Он пытался убедить себя, что Злата просто ненадолго вышла из дома. И каждый раз, когда не знал, как поступить, спрашивал себя: что сделала бы сейчас она?..
Все чаще он задумывался: не стоило ли сказать ей все так, как есть? Но последствия этой откровенности казались ему еще более пугающими, чем нынешнее положение, полное неизвестности. Сейчас у него еще была надежда. Как только он расскажет… ее уже точно не будет.
Он поставил перед сыном подоспевшие пельмени. Миша аккуратно взял ложку и на руке его блеснул так хорошо знакомый Валере браслет… Его подарок на первую годовщину свадьбы.
Почему она оставила его Мише? Потому ли, что хотела избавиться от воспоминаний об их общей жизни или что-то иное было тому причиной?
Он присел рядом с сыном за стол. Кусок не лез в горло, поэтому Валера просто наблюдал за тем, как Миша ест: так медленно, осторожно, словно старался кому-то угодить…
Нужно было что-то делать. Нужно было столько всего решать… Разобраться с документами, нанять няню… встретиться с матерью Миши и потребовать у нее миллион ответов насчет сына…
Взгляд скользнул по плохонькой старой одежке,
