на самый край кресла. Приклеиваюсь к окну и притворяюсь, что с неподдельным интересом изучаю проносящиеся мимо новостройки.
В салоне становится тесно, как будто расстояние между нами с Никитой сократилось до жалких не сантиметров – миллиметров. Воздух раскаляется, как в самой жаркой точке Эфиопии. Шокированный, организм сигнализирует: «Перегрузка».
– Мить, а ты видел, какой камбэк вчера сотворили капиталисты? – вопреки моим самым пессимистичным прогнозам, Лебедев непринужденно меняет тему и седлает любимого конька.
Медвежонок тут же включается.
– Видел, бомба! Кузнецов такую шайбу положил – закачаешься!
Восклицает восторженно и начинает сыпать спортивными терминами. Я, свою очередь, с облегчением выдыхаю и обмякаю. Ощущаю, как кто-то невидимый вытаскивает из меня стержень и припечатывает ладонью к обшивке кожаного сидения.
Остаток пути проходит без лишних эмоциональных всплесков и неожиданностей. Никита плавно въезжает на территорию нашего бюджетного жилого комплекса, паркуется у клумбы с распустившимися тюльпанами и глушит двигатель.
– Помогу отнести пакеты.
– Спасибо.
В спор не вступаю. Киваю мягко и выхожу наружу. Пакеты, действительно, тяжелые, и я не нахожу ни одной причины, чтобы отказать Лебедеву. Проскальзываю за ним в лифт, прижимаю к себе сына и прикрываю веки – лишь бы не искать ответы на роящиеся в голове вопросы в Никитиных серо-стальных омутах.
Ключ выуживаю из сумки далеко не с первого раза. Не сразу попадаю в замочную скважину. Спотыкаюсь. Превышаю лимит собственной неуклюжести. Готовлюсь распрощаться с не в меру галантным Лебедевым.
– Спасибо тебе большое за все. До завтра.
– Мам, ты же говорила, что гостя обязательно накормить. Ты же не отпустишь дядю Никиту голодным?
Вздрагиваю. Мои планы снова рассыпаются, как карточный домик. Митя трогает меня за манжету блузки здоровой рукой и поворачивается к Лебедеву, приближая мою капитуляцию.
– Дядь Никит, вы же хотите есть?
– Очень хочу, Мить. С утра во рту ничего, кроме маковой росинки не держал.
– Вот видишь, мам.
Победоносно улыбается медвежонок. Краешком губ ухмыляется Никита и осторожно ставит на пол пакеты, чтобы расшнуровать классические ботинки насыщенного коричневого цвета. Я же принимаю неизбежное поражение и опускаюсь на корточки перед сыном, чтобы в десятый раз за короткий час поинтересоваться.
– Как ты себя чувствуешь, родной? Голова не кружится? Не тошнит?
– Все в порядке, ма. Правда.
– Отлично. Но ты полежи у себя в спальне, пока я буду готовить ужин, хорошо? И никакого телефона, пожалуйста.
– Я прослежу. Не волнуйся.
Вмешиваясь в наш диалог, Никита оглушает меня железобетонным обещанием и выдергивает из пальцев воображаемые поводья контроля. Относит продукты на кухню и решительно направляется в Митину комнату – как будто он полноправный хозяин в этой квартире. А я так, забредший на огонек визитер.
Глава 14
Никита
– Ну, что, герой. Сильно болит?
Перемещаю стул и сажусь рядом с Митиной кроватью. Внимательно изучаю черты его лица, разрез глаз, скулы. Смутные догадки ворочаются где-то на дне подсознания и никак не хотят формироваться в стройную мысль.
– Совсем не болит.
Хорохорится парнишка и осторожно поправляет повязку на плече.
Общительный. Открытый. С каждой минутой он нравится мне все больше и больше.
– Дядь Никит, а можно вас кое о чем попросить?
Промешкавшись пару секунд, произносит Митя и взволнованно закусывает губу. Прямо как Кира, когда в чем-то сомневается.
– Помогу, чем смогу.
– А вы можете поговорить с мамой, чтобы она не запрещала мне тренироваться?
Переживает. По маленькой складочке на лбу вижу. Даже приподнимается в постели, боясь получить отрицательный ответ.
– Думаешь, она может забрать тебя из хоккейной школы?
– Не знаю.
Морщит ровный прямой нос и замолкает. Я же вспоминаю, как неоднократно спорил с родителями. Отстаивал свое право гонять шайбу и наотрез отказывался оставлять лед, как бы он ни мешал успешной учебе.
– Я постараюсь ее убедить.
Обещаю твердо и получаю наполненное искреннего детского восторга «спасибо». Странно, но испытываю мистическое единение с Кириным сыном, хоть знаю его жалкие несколько часов.
– А вы ведь тоже играете в хоккей? Расскажите!
– С самой школы играю. В универе был капитаном. Столько трофеев собрали. Нашу команду даже ректор поздравлял.
С удовольствием повествую о собственном спортивном прошлом и не замечаю, как торопливо течет время. Где-то в офисе наверняка кипит работа, Жанна бегает, выполняя мои поручения, а я с головой погружаюсь в уютную атмосферу, царящую в небольшой простой квартире.
Описываю десяток смешных случаев, приключившихся со мной и студенческими товарищами. Смеюсь вместе с Митей и затихаю, когда он начинает сладко сопеть.
Сегодняшние события наверняка сильно его утомили. Пусть отдыхает.
Какое то время еще смотрю на спящего мальчишку, после чего поднимаюсь на ноги и покидаю спальню, неслышно притворяя за собой дверь. Прокручиваю версии, вертящиеся в мозгу, пока иду в сторону кухни.
Медвежонку, как называет его Ильина, семь лет. И он вполне может оказаться моим сыном, если Кира забеременела, когда я бросил ее ради Дарьи. А может, она сразу сошлась с кем-то назло? Чтобы заглушить боль и стереть горечь, оставшуюся после нашего романа?
Хмурюсь, застывая на пороге. Вводных не достает. Извилины скрипят и плавятся от противоречивых предположений.
– Никит, как Митя?
Кира будто спиной чувствует мое приближение. Разворачивается, отклеиваясь от плиты. Подается вперед. В глазах у нее сквозит легко читаемая тревога.
Красивая. С длинными волосами, собранными в тугой пучок. С трепыхающейся на шее жилкой. С фартуком, повязанным поверх блузки.
– Все хорошо. Уснул. Я не стал его будить.
– Спасибо. Пусть отдыхает.
Длинно выдыхает она, избавляясь от придавившего плечи груза, и возвращается к ужину. Заглядывает в печку, где на противне румянятся куриные крылья, тянет воздух ноздрями и зачем-то извиняется.
– Прости. Не готово еще. Надо десять минут подождать.
