Никитиному лицу. Бездна под моими ногами не разверзается. Молния не ударяет в макушку.
– Я воспитываю Митю сама. Родители помогают.
Отклеив успевший онеметь язык от нёба, я с трудом отдираю туфлю от пола и делаю несколько неуверенных шагов. На лодыжки будто повесили пудовые гири – идти неудобно.
Но я не сдаюсь. Преодолеваю разделяющее нас с сыном расстояние и снова заключаю его в объятья. Бережные, осторожные. Словно он хрупкий хрустальный сосуд. Наибольшая моя ценность.
– Поехали домой, мой хороший? – заглядываю в кристально-чистые глаза самого любимого человечка в моей жизни и едва уловимо вздрагиваю, натыкаясь на твердое Лебедевское.
– Я отвезу.
– Не нужно. Мы вызовем такси.
– Я сказал, отвезу – значит, отвезу. Не упрямься, Кира. Вам наверняка нужно в аптеку и в магазин.
Взывая к моему здравому смыслу, напирает Никита, и я непозволительно быстро сдаюсь. Прячу шипы, приглаживаю колючки и стараюсь не думать о том, что будет, если Лебедев начнет задавать неудобные вопросы.
Пока я не готова к душераздирающим откровениям. От одной мысли о них колени превращаются в самое настоящее желе, а сердце принимается тарабанить в грудную клетку. Так что я несколько раз глубоко выдыхаю и заключаю сделку с собственной совестью.
Даю себе отсрочку, откладывая неизбежный разговор. Молча смотрю в окно Никитиного автомобиля, пока они с Митей обсуждают плей-офф какого-то там хоккейного турнира и делают ставки, какая команда выиграет мировой чемпионат в этом году.
У них столько общих интересов, что я даже чувствую себя третьей лишней. С резью под ребрами наблюдаю за тем, с какой ошеломительной скоростью Лебедев набирает очки у моего сына, и признаю, что Паше никогда не угнаться за Никитой.
Можно покупать ребенку сколько угодно шоколадных батончиков и радиоуправляемых вертолетиков, но так и не стать ему близким по духу.
– Что к вину взять? Курицу или рыбу?
Изогнув бровь, интересуется Никита, а я выпадаю из своего вакуума и ошеломленно моргаю. Пока я размышляла на тему ментальной близости и нематериальных ценностей, мы успели обойти половину супермаркета, и Лебедев даже заполнил тележку продуктами. Нашел мое любимое Кьянти, проинспектировал полки на наличие самой свежей зелени, самых аппетитных фруктов и желтых помидоров, которые я обожаю.
Он даже не забыл плитку молочного шоколада, при виде которой у меня текут слюни и я вспоминаю, что толком не успела поесть в офисе. Так, затолкала в себя хлебец и пару соленых крекеров.
– Курицу.
Прочистив горло, отвечаю негромко и на несколько секунд стопорюсь. Никита забирает у продавца мясного отдела куриные крылышки, одной рукой толкает тележку вперед, а второй активно жестикулирует. Объясняет, как эффективно обыгрывать вратаря и реализовывать буллит.
И все это получается у него так легко и непринужденно, как будто он знает моего медвежонка целую жизнь.
Я же давлюсь воздухом. Спотыкаюсь. Ругаю себя последними словами и все равно визуализирую идеальную семью, которая могла у нас получиться.
В носу щиплет. В глотке першит. Слезы выступают на глазах и повисают на ресницах, размывая фокус так, что Лебедева я не вижу. Зато чувствую его горячие пальцы на своем локте и вздрагиваю.
В один миг покрываюсь мурашками. Ловлю волну озноба. Окунаюсь в котел с кипящей магмой и не без труда выныриваю на поверхность.
– Ты в порядке?
– Да.
Киваю, гулко сглотнув, и неровным шагом двигаюсь к кассе. Столько эмоций испытываю – кажется, разорвут. Хочется крутнуться на каблуках, вздернуть подбородок и устроить истерику прямо посреди шумного магазина.
Шарахнуть Никиту кулаком в грудь. Отвесить звонкую пощечину. Наговорить гадостей. Выплеснуть ту боль, которая плещется глубоко внутри.
В мельчайших подробностях описать, как сильно я его любила и как ненавидела. Как проклинала и как ждала, что он позвонит. Как стискивала зубы и ревела по ночам в подушку, не желая тревожить родителей. Правда, мама все равно все знала. Смотрела по утрам в мои краснющие заплаканные глаза, укоризненно качала головой и бережно заключала в свои объятья.
А потом заговаривала мне зубы, нагружала несложными домашними делами и вместе со мной отправлялась на узи. Следила за крошечным комочком, шевелящимся на экране, выслушивала советы ведущего меня врача и придумывала имена будущему внуку.
А после папа встречал нас во дворике самой обычной государственной больницы, и робко улыбался, как будто проживал вторую молодость. Запихивал мне в руки лоточек свежей пахучей клубники, которую я уничтожала в считанные минуты, и тоже крепко меня обнимал.
У меня была светлая счастливая беременность, пропитанная заботой и теплотой близких людей. Только Никиты в ней не было…
– С вас четыре тысячи восемьсот семьдесят пять рублей. Картой или наличными?
– Картой.
Грудной низкий голос Лебедева в очередной раз вторгается в мое сознание и застает врасплох. Обездвиживает на пару секунд, но именно их хватает Никите, чтобы расплатиться и вогнать меня в краску.
Мне снова неловко. Я чувствую себя обязанной. И глупой. Потому что принимаю то, что не принадлежит мне по праву.
– Я верну тебе деньги.
Заявляю твердо, усаживаясь на пассажирское сиденье, и теряюсь, когда Никита спрашивает невпопад.
– Кир, а сколько Мите лет?
Пущенная с близкого расстояния разрывная пуля раскурочивает грудную клетку и попадает прямиком в сердце. Ничем иным я не могу объяснить аномальный кровоток и бешеную пульсацию.
Жадно таскаю кислород. Считаю до десяти. Прикидываю, как выйти из патовой ситуации с минимальными потерями. Только вот медвежонок путает все карты, не позволяя достать из рукава «каре».
– Мне семь.
Откликается звонко Митя и расплывается в широкой улыбке, поймав одобрительный взгляд Никиты в зеркале заднего вида. Я же по самые уши увязаю в зыбкой трясине, захлебываюсь фантомной жижей и уже не надеюсь выплыть.
Молюсь об одном. Лишь бы Лебедев не начал выяснять отношения прямо сейчас и не обрушил на голову сына подобную бомбе информацию. Со всем остальным я справлюсь.
– Митя учится в первом классе.
Выдержав небольшую паузу, зачем-то уточняю я и отползаю
