Сделать тебе пока бутерброд?
– Не нужно. Не суетись.
Качаю головой и направляюсь к столу, где расставлены веселые оранжевые тарелки и чашки для чая. В плетеной корзине лежит нарезанный аккуратными треугольниками хлеб. В пиале накрошен мой любимый салат из помидоров и огурцов со сметаной.
Уютно в этой маленькой кухне. И светло. Только свет источает совсем не внутреннее убранство помещения, а его радушная хозяйка, замирающая от звука моего голоса.
– Кира, а ты была замужем?
На этой фразе пространство между нами загустевает. Засахаривается, как липовый мед на четвертый месяц. Мне кажется, я даже могу пощупать тишину, которая разверзается и заполняет собой сантиметры.
– Не была, – преодолев ступор, отвечает Кира и добавляет совсем уж несвойственное ей: – по-моему, институт брака слегка переоценен.
– А Митя?
– А что Митя? Никит, ты как маленький. Необязательно иметь штамп в паспорте, чтобы родить ребенка. Я свободная женщина.
Выделяет последние слова стальным тоном. Пытается нацепить циничную маску. Только я отчетливо вижу – трогает ее эта тема. По высоко вздымающейся груди. По румянцу, прилипающему к щекам, вижу.
– И все-таки мальчику нужен отец, – выдаю приклеившийся к подкорке постулат и тут же получаю острый красноречивый взгляд, от которого начинает сосать под ложечкой.
– Мальчику нужна семья, которая его любит. Без скандалов, битья посуды, измен. Мальчику нужна спокойная мать, не страдающая от нервных срывов и ежедневных истерик. Мальчику нужны родные люди, которые направят, поддержат и объяснят в случае чего. У Мити все это есть, – гулко выдохнув, отрезает Кира и возвращается к духовке. Проверяет мясо на готовность.
Я же испытываю неловкость. Снова лезу в чужую жизнь в обуви.
Кире, кстати, нужно отдать должное. Как бы сильного она ни кипела, Ильина не хлопает дверцами настенных шкафчиков, где хранятся приправы и много чего еще. Да, и противень вытаскивает предельно осторожно – чтобы не создавать лишнего шума.
Критично осматривает подрумянившиеся крылышки и, удовлетворившись результатом, перекладывает их вместе с дольками картофеля в глубокую тарелку. Ставит ее передо мной и огибает стол, чтобы сесть напротив.
Намеренно увеличивает расстояние, что ли?
– Ты не подумай. Я не осуждаю, что ты воспитываешь сына одна, – пытаюсь исправить допущенную оплошность, но делаю только хуже.
Кира на пару секунд замирает с вилкой в воздухе, вспыхивает в очередной раз за вечер и изумленно выгибает бровь, словно я сказал какую-то нелепицу.
– Никит, а с чего ты решил, что мне важно твое мнение?
– Будь иначе, ты бы не реагировала так остро.
Оставляю последнее слово за собой. Знаю, что прав, и вместе с тем хочу отвесить себе подзатыльник. Возраст близится к двадцати восьми, а я продолжаю вести себя, как мальчишка.
Спорю с симпатичной девчонкой до хрипоты в голосе. Доказываю ей свою правоту. И не прикусываю вовремя язык.
– Все очень вкусно. Спасибо.
И с порцией, и с добавкой расправляюсь в рекордно короткие сроки. Хлебом вымазываю остатки салата. Облизываю губы. И с радостью замечаю, как улыбка озаряет лицо Киры.
С озорной ямочкой на щеке, с лучащимися глазами она совсем другой становится. Мягкой, нежной, ранимой. Такой, какую хочется сжать в объятьях и не выпускать целую вечность. Любоваться с ней закатным небом, смотреть на звезды и забывать обо всем.
О том, что нужно купить лекарство в больницу отцу. О том, что нужно привезти сестре сменную одежду. О том, что завтра с утра-пораньше нужно встречаться с немцами и продавливать наш проект договора. О том, что нужно как можно скорее пересечься с семейным адвокатом и обсудить все детали развода.
– Рада, что тебе понравилось.
Откликается Кира и встает из-за стола. Ловко сгружает посуду в посудомоечную машину. Убирает хлеб в хлебницу. Застывает в центре комнаты, врезаясь мне в грудь, и сдавленно ойкает.
– Я просто хотел помочь.
Кивком указываю на полупустую миску с картофелем и курицей в моих руках. Сглатываю.
Пальцы Киры накрывают мои. Подрагивают. Это она хваталась за меня, чтобы не упасть, и теперь не может их разомкнуть.
Смотрит расфокусировано. А у меня от этого невинного контакта башню сшибает. Дурь по венам летит. Толкает вперед – к припухлым алым губам, которые хочется смять.
В последнюю секунду отстраняюсь. Или это Кира отстраняется? Выцарапывает пиалу из моих ладоней, отдаляется. Перекладывает еду в небольшой контейнер, защелкивает крышку, выразительно прокашливается.
– Еще раз спасибо, что съездил со мной в больницу.
– Гонишь, понимаю. Не дурак.
– Хочу проверить, как там Митя.
Не обманываюсь. Читаю между строк подлинный смысл сказанного и напоследок ощупываю Ильину долгим пронзительным взглядом. Сличаю ее с сыном, свои черты подставляю, крепну в проклевывающемся буйным ростком подозрении.
Но точки над i пока расставлять не решаюсь. Мне нужно остыть. Разложить все по полочкам. Переварить. Не то разнесу все на атомы и здесь, в этой уютной квартирке. И у себя, в набившем оскомину пентхаусе.
Да и Кире нужно заняться сыном. Нашим с ней сыном…
– Завтра в офисе можешь не появляться. Будешь работать дистанционно.
Высекаю прохладно, а у самого под кожей течет кипящая лава. Снова поступаюсь убеждениями. Любую другую погнал бы на важные переговоры, что бы ни происходило у той в жизни, а Ильину не могу. Хапаю порцию раскаленного кислорода, от которого распирает грудную клетку, и получаю лихорадочное.
– Хорошо! Я не подведу.
Киваю. Обозначаю, что у меня нет и тени сомнений. Обуваюсь. Выскальзываю за дверь гостеприимного жилища. Что-то важное там, внутри оставляю. По крайней мере, сердце бешено тарахтит и совершает немыслимые кульбиты, норовя выпрыгнуть наружу и замереть на аккуратном чистом коврике с надписью «добро пожаловать».
Но я ему не позволяю. Заталкиваю в клетку и запираю на замок, пока покидаю жилой комплекс. Но полностью взять все процессы под контроль не получается.
Так что я веду автомобиль в какой-то прострации. Пару раз даже заруливаю в парковочный карман, чтобы перевести дыхание
