— Благодаря психотерапевту?
— Не только. Благодаря самой жизни, наверное. — Павел тяжело вздохнул и неожиданно сказал: — Всё-таки дети должны расти в счастливых и любящих семьях. И если Бог отнимает жизнь у нелюбимого и нежеланного ребёнка, возможно, это к лучшему. Хотя звучит, само собой, ужасно.
Я пару мгновений таращилась на Павла, а потом, кашлянув, переспросила:
— Кто-кто отнимает?
Бывший муж понимающе усмехнулся.
— Да, Динь, я не только к психотерапевту начал ходить, но и в церковь. И в Бога поверил. Помнишь моего одноклассника Гришку? Я тебе про него рассказывал, он был в Сирии и вообще много где. Так вот, он говорит, что на войне нет неверующих.
— Ты-то не был на войне, — возразила я обескураженно, чувствуя, что действительно уже мало что понимаю.
— У каждого своя война, — ответил Павел тихо, и на этот раз я всё же промолчала.
Павел
Он сказал то, что думал, хотя понимал, насколько неприятно это звучит, особенно для Динь, которая всегда безумно хотела детей и испытывала лёгкую гадливость к женщинам, выбирающим аборт не по медицинским причинам. Это и была её война — с собственным бесплодием, с диагнозами, с обидами на судьбу за то, что не даёт ребёнка. Павел знал, что Динь со своей войной справилась на сто процентов, а вот он со своей…
Встретив Динь, Павел с самого начала испытывал особенное удовольствие от того, что она всегда видела в нём человека гораздо более идеального, чем он был на самом деле. И из кожи вон лез, стараясь соответствовать её представлениям о себе. В итоге не выдержал слишком высоко поднятой планки — и сорвался вниз, причём не один, а утянул за собой и жену. Осознавать это было неприятно и больно. И больнее — не за себя, а за Динь, которая не заслужила такого.
Павел считал свою жену самой лучшей, особенной и удивительной женщиной, равной для него не было и не будет — в этом он был глубоко убеждён. Он восхищался тем, как стойко Динь переносила всё, что с ней случалось, как умела улыбаться сквозь слёзы, как никогда не сдавалась, даже когда ему самому уже давно хотелось взвыть и плюнуть на всё, признав — ну не получатся у них дети, не получатся. И надо было смотреть правде в глаза: в итоге он так и сделал. Он сломался, а заодно и здорово поломал Динь, едва не лишив её возможности забеременеть.
А она всё равно не сдалась — несмотря на его предательство. Правда, Павел не понимал до конца, почему именно ЭКО, а не обычный способ, хотя думать об этом не мог — сразу начинал ревновать.
— Ты ведь сделала донорское ЭКО? — спросил он неожиданно и едва не чертыхнулся — всё же не стоило интересоваться. Динь и так до сих пор настороженно относилась к любым его попыткам наладить какой-никакой, но контакт. И Павел ожидал, что она сейчас отфутболит его с этим излишним любопытством, но жена спокойно ответила:
— Да, конечно.
— А… почему?
Павел чувствовал себя идиотом, задавая этот вопрос, и Динь покосилась на него с похожим чувством во взгляде.
— Что — почему?
— Почему именно донорское ЭКО?
Он просто не смог продолжить эту мысль и заявить что-то вроде: «Нашла бы себе любовника и забеременела от него». Не так грубо, разумеется, но с тем же информационным посылом.
— Ну, у меня были два варианта, — жена хмыкнула, но абсолютно невесело. — Либо налаживать личную жизнь, либо донорское ЭКО. После нашего брака у меня вообще нет желания на личную жизнь, но ребёнка я хотела, поэтому решилась. Вот и всё.
Павел решил больше ничего не спрашивать — и так он, кажется, изрядно попортил Динь настроение своим дурацким вопросом. Благо, до дома они уже почти доехали, значит, скоро он перестанет маячить у жены перед глазами, она постепенно успокоится и забудет эту его оплошность.
Чуть позже, уже гуляя с Кнопой, Павел вспоминал слова Динь. «После нашего брака у меня вообще нет желания на личную жизнь». И пытался понять: значит ли это, что у неё тоже никого не было все три года, или не значит? Разумеется, Павел не собирался уточнять, да и понимал, что в нём вновь подняла голову ревность — безумно не хотелось, чтобы хоть кто-то, кроме него, касался Динь. Даже просто целовал её, не говоря уже о большем.
«Не хочется ему, ага. А сам-то, сам…» — морщился Павел, вновь погружаясь в воспоминания трёхлетней давности.
После случившегося на корпоративе он начал шарахаться от Насти, как от огня. Избегал её всеми силами, и скорее всего, именно поэтому о их одноразовой и подлой связи на работе никто не подозревал, даже наоборот — над Павлом дружелюбно подтрунивали, дразня верным мужем, отчего у него каждый раз сводило зубы. Сама Настя, слыша подобные высказывания, язвительно фыркала, но помалкивала, однако не по своей воле. Практически сразу, в первый совместный рабочий день после корпоратива, Павел предупредил девчонку, что если станет трепаться, потеряет работу. Их генеральный директор и по совместительству главный врач на дух не переносил женщин, липнущих к женатым — у него самого была подобная история много лет назад, закончившаяся разводом с женой и испорченными отношениями с детьми, поэтому Настю в случае сплетен он уволил бы быстро и с удовольствием. Павлу было плевать на девчонку, единственное, что его беспокоило: как бы ничего не узнала Динь. Только ради жены он терпел Настю на работе и не позволял себе откровенно хамить ей — опасался, что захочет отомстить, найдёт Динь и всё ей расскажет. И даже если жена не поверит, радости подобные откровения ей не добавят.
Теперь Павел думал, что этот вариант с местью на самом деле был не худшим. А вот то, что случилось в реальности…
Примерно месяц Павел просуществовал, как на иголках, и уже начинал задумываться над увольнением и переходом в другую клинику, чтобы подальше от Насти — удерживало его только понимание, что вряд ли девочка-администратор задержится надолго, на подобных местах всегда текучка. И работу свою Павел любил и менять её не хотел, поэтому пока решил повременить с увольнением, посмотреть, что будет. Несмотря на то, что от самодовольной физиономии Насти его мутило. Он вообще её не понимал, вот совершенно — зачем ей понадобилось соблазнять женатого мужика, который настолько старше? Младше и свободного не нашлось? Павел осознавал, что Настя является абсолютной противоположностью Динь, и от этого она не нравилась ему ещё сильнее. А когда он вспоминал сцену в туалете, ему вообще хотелось удавить её или удавиться самому.
В то утро у Павла было почти хорошее настроение — насколько это возможно в его ситуации. За завтраком Динь сказала, что всё, документы собраны, завтра очередная госпитализация, и он выдохнул с облегчением — во время сбора справок жена всегда существовала на каком-то безумном нервяке, а сразу после расслаблялась, и Павел расслаблялся вместе с ней. Но продолжалось это недолго, разумеется — до следующего цикла и очередной попытки забеременеть.
Павел приехал на работу минут за двадцать до начала приёма, отправился в туалет вымыть руки и удивлённо поднял брови, когда следом за ним, не успел он закрыть дверь, скользнула Настя.
— Сдурела? — произнёс он холодно, сдерживая желание немедленно вытолкать её обратно в коридор. — Мне кажется, я в прошлый раз ясно выразился, что ничего подобного мне больше не нужно?
Настя закусила пухлую губёшку, посмотрела на него исподлобья взглядом ангелочка и пробормотала:
— Паш… я беременна. От тебя.
Это было… как рухнуть с самолёта без парашюта. Пара вздохов — и вдребезги, в лепёшку.
Она говорила что-то ещё, но Павел не слышал, пытаясь собрать себя по кускам.
Как… беременна?! КАК?! Вот эта шалава? Его золотой девочке Динь не удаётся забеременеть уже семь лет, а вот ОНА — беременна?! От него?!
— Погоди, — процедил Павел наконец, помотав головой. Его тошнило от всей этой безумной ситуации, но в первую очередь — от себя самого. Как он дожил до такого, что стоит в туалете с какой-то чужой девкой и обсуждает её беременность? — Я точно помню, что был презерватив.
