пяти часов назад. Эта картина до сих пор стоит перед глазами, и о ней напоминают ее слегка припухшие веки.
Они разводятся.
Мои родители.
Новость выбила меня из колеи.
Мой отец даже не потрудился отложить свои «новости» до понедельника. Не потрудился подумать о том, что у его младшей дочери день рождения. Если теперь ему вообще есть дело до своих дочерей.
Васька, она его “любимое сокровище”, а он ее главный заступник.
У меня пульсируют виски, когда думаю, что будет, когда сестра узнает обо всем. Самой мне просто дурно!
Я не понимаю, как мужчина может взять и выбросить на помойку свою семью. Он даже не собирается возвращаться за своими вещами, ведь все нужное у него с собой. Теперь я понимаю, в каких «командировках» он пропадал последние полгода, и мне чертовски хочется заплакать, ведь я тоже чувствую себя брошенной вещью.
Вокруг нас столько суеты, а мне хочется заползти под стол и спрятаться, но еще хуже то, что в моей голове поселился один голубоглазый брюнет, о котором я думаю нон-стоп уже три дня.
— Готовы сделать заказ? — слышу над своей головой.
У меня нет аппетита, но все равно шевелю языком, говоря:
— Паштет из утки и чай.
— И все? — улыбается мне худощавый парень.
— Все, — отворачиваюсь.
Сегодня на меня все прохожие пялятся. Я спустила три часа на профессиональный макияж и обновила фотографии в своих соцсетях, но мне пришлось их закрыть, потому что на мои страницы обрушилась какая-то хейтерская атака.
Куча комментариев о том… что я “шлюха” и прочее дерьмо.
Меня трясет с самого утра.
Этот день просто не мог стать хуже. Будто меня забросило в стиральную машинку и болтает так, что из головы вылетели все болты и гайки.
— Я не люблю получать двойки, — рассудительно сообщает Камила, мешая ложкой свой суп. — Не потому, что мама будет ругаться, а просто мне самой не хочется…
— Надо же, — бормочу в чайную кружку, не трудясь смотреть на Василину.
— Ты просто любишь всем нравиться, — заявляет она подруге. — А я хочу быть самой собой.
— Двоечницей? — уточняю я.
Задрав нос и поджав губы, она натягивает на руки черные резиновые перчатки и принимается за свой бургер.
— Оставь ее, — тихо просит мама, положив ладонь на мою под столом.
Я уже не уверена в том, что быть не такой, как все, хорошо. Может, нравиться всем подряд не такая уж плохая идея? Может, если бы я вела себя, как девушка Дениса Фролова, не обнаружила бы свою машину с проколотыми шинами?!
Она сгниет во дворе моего дома к тому времени, как я заработаю на новые.
Я не могу грузить своими проблемами маму. Ей и так не до меня, а мой отец… ему вообще ни до чего нет дела. Ему сорок пять, и он влюбился.
Час спустя мы расплачиваемся по счету, и я захожу в туалет. В зеркале мои глаза кажутся огромными. Я боюсь сознаться себе в том, для кого и для чего заморочилась с этим макияжем.
Просто я ищу его в толпе. Где бы ни была, черт возьми, а он…
Следующая неделя наступит послезавтра.
Я слишком много о нем думаю, чтобы не понимать — он уступит мне, только когда рак на горе свистнет!
Именно с этой мыслью я заползаю в свою постель, слушая возню Васьки на соседней кровати.
Натянув на голову одеяло, закрываю глаза, и как только это происходит, Денис Фролов вламывается с мою голову, не спрашивая на это никакого разрешения.
Карина
К среде время ползет, как улитка, а я вращаюсь в своих мыслях, пытаясь поддерживать хоть какое-то видимое благополучие в нашей поредевшей семье, потому что мама с этой задачей не справляется.
После Васькиного дня рождения она сдает прямо на глазах, и пару раз я слышала, как она плачет в своей комнате, накрыв подушкой голову.
Я не знаю, чем ей помочь, кроме того, как готовить для нас еду и просто лежать с мамой рядом и ее обнимать.
Василина слишком занята тем, что показательно страдает. Их любимый с отцом “Спартак” проиграл “Динамо”. Он приучил ее к футболу еще лет в пять, и теперь она считает себя преданной фанаткой.
Мы все еще не сообщили ей о том, что у отца другая семья. Это не оттого, что нам лень, просто мы с мамой обе понимает — последствия будут мозговыносящими, а у нас с ней и так мозги всмятку.
Мы даже не уверены, что сможем оплачивать мою учебу.
Я всю жизнь его уважала, и сказать ему о том, что он трус прямо в глаза, вряд ли смогу. Но он трусит даже проверить это на практике, иначе объявился бы в доме.
— Выходите? — слышу у себя над ухом.
— Нет… — делаю шаг в сторону.
Ноги обдает холодным воздухом с улицы, когда двери автобуса открываются.
За окном автобуса минус десять, а я просто ходячая дырявая голова. Я опять забыла дома свои перчатки, и это напоминает мне о том, почему я вообще нахожусь в этом автобусе. Я в нем, потому что склад “Пряничного домика” находится у черта на куличках, а моя машина превратилась в бесполезную груду металлолома.
Я была дурой, когда решила померяться силами с сообществом городских мажоров.
Они беспощадные. И чувство вседозволенности у них в крови.
На ресницах повисают слезы.
А у Лекса, кажется, напрочь отсутствует чувство самосохранения, ведь он пишет каждый день. Из-за меня он подрался, но я видела достаточно парней в своей жизни, и их всех объединяло одно — девушка с проблемами, даже если она не вешает их на парня, как прокаженная.
Стоит только намекнуть, что у тебя проблемы, и любого парня как ветром сдует.
Я не собираюсь делиться ими ни с кем, но настроение у меня не то чтобы строить из себя беспечальную.
Что касается парня, вестей от которого мое глупое сердце ждет с утра и до вечера... то он наверняка вышвырнул меня из головы.
Поделом мне.
С чего я вообще решила, что могу ставить ему условия?
Кажется, он того же мнения.
Он не появлялся на складе ни в понедельник, ни во вторник.
Он старше и опытнее. Во всем.
Возможно, он решил, что тратить на меня энергию того не стоит.
Ну, и отлично.
Я
