Ханна вежливо подождала, пока я выясню, умирает она или нет.
— В этом нет необходимости, — сказала она, не шевелясь и не отстраняя мою руку. — Я не больна.
Я опустила руку.
— Чем докажешь?
— А чем надо?
— Спорь со мной. Умоляй о помощи. Кричи, что это твой последний шанс сделать карьеру, иначе остается вернуться в Пулсвилль и выйти замуж за Донни, твоего школьного ухажера, который работает на бумажной фабрике. Устрой полноценную сцену — вполсилы не прокатит.
Ханна рассмеялась:
— Не стоило все это тебе говорить.
— Почему?
— Сама знаешь. — Вынув из подставки зубную щетку, Ханна сунула ее под струю воды, затем выдавила пасту и начала чистить зубы.
— Так напомни мне об этом! Я хочу посмотреть на слезы размером с апельсин!
Ханна что-то неразборчиво пробормотала, не вынимая щетки изо рта.
— Что? — переспросила я.
Подруга сплюнула, отпила глоток воды, тщательно прополоскала рот и снова сплюнула.
— В этом нет необходимости.
— Но почему?
Промокнув губы полотенцем, Ханна сунула щетку обратно в подставку и принялась внимательно осматривать лицо на предмет черных точек. Я незаметно усмехнулась: при освещении в моей ванной на коже невозможно что-нибудь разглядеть, любой цвет лица сойдет за превосходный.
— Потому что ты и без сцен согласишься.
— Не соглашусь.
— Еще как согласишься, — заверила Ханна, выходя из ванной.
Я выключила свет и пошла за ней.
— И не подумаю!
— Согласишься, вот увидишь. — Вынув простыни из-под стола, Ханна начала стелить себе на диване. — У тебя слишком развито чувство справедливости, чтобы бросить подругу в беде.
— Развитое чувство справедливости, — пробормотала я себе под нос. — То, что ты вытворяешь, совершенно неэтично.
Ханна забралась в постель и опустила голову на подушку.
— Ну и что, все равно ты мне поможешь.
Мгновение я беспомощно стояла, не понимая, как позволила себя уговорить. Я не заметила поворотов, не почувствовала ловушек и не разгадала тайных обходных маневров, но каким-то образом ткнулась носом прямо в цель, отмеченную красным кружком.
— Ты чудовище!
Ханна мило улыбнулась и закрыла глаза.
— Я знаю.
Я выключила свет.
— Но биографию я составлю сама. Не потерплю истории бывшей балерины, сбежавшей с одной котомкой за плечами, когда ее мужа и детей приговорил к смерти КГБ.
— Это пожалуйста.
Почти в панике я бросилась в спальню, чтобы укрыться в единственном надежном убежище.
А теперь я мрачно смотрела на разрывающийся телефон. Наверняка опять Хайди, ассистент Адама Уэллера из «Сахарного горошка», решила вытрясти из меня новые подробности. Мы уже обсудили все, что можно. У нее имелось изображение особняка елизаветинской эпохи из календаря с английскими усадьбами. Если кто-нибудь в «Сахарном горошке» и заметил надпись «июль» на обороте «снимка», Хайди об этом не упомянула. Еще у нее были фотографии приусадебных угодий, подозрительно напоминающих Рэмблс в Центральном парке. Лично я не знала, растут ли сикоморы в Дербишире, но утешалась сознанием, что Хайди это тоже неизвестно. И последнее — по очереди, но не по важности, — у Хайди был план дома. Ханна, решив, что все насквозь продуваемые европейские развалины похожи одна на другую, выслала Хайди план Версаля, который без труда отыскала в Интернете. Дворец Короля-Солнца оказался в пять раз больше скромного жилища герцога Бедфордского, но нестыковочка не получила комментариев, равно как и комнатка под названием «Зеркальный зал». Слава Богу, добрые люди из «Сахарною горошка» мало путешествовали.
На третьем звонке я все-таки сняла трубку, произнесла «алло» с русско-эмигрантским акцентом и подождала. Если звонит кто-нибудь из моей реальной жизни, тогда я кашляну, прочищая горло, и притворюсь, что из России до меня доехал максимум насморк. Если звонит Хайди — презрительно скривлюсь. На компромисс с фальшивым акцентом я пошла из-за Ханны: подруга в помрачении ума требовала представляться по телефону «Роялти[18] Британской империи, нью-йоркский офис».
— Мишка, как дела?
Хайди. Никто в мире больше не зовет меня Мишка.
— Прекрасно, благодарю вас. Как поживаете?
— Хорошо. Контракты готовы, — доложила Хайди. Мы с ней обходились без пустой болтовни, и Хайди до сих пор ничего не знала ни о моем отце, который остался в Москве, ни о муже, утонувшем в Неве.
— Уже? — вздрогнула я. Ханна самостоятельно составила договор и отослала на киностудию, не дав возможности прочесть и выловить орфографические и непоправимые ошибки. Я пришла в ужас, увидев, как Ханна проверяет написание слов по коробке с хлопьями.
— Ее светлость еще не подписала договор. Джильда хочет послать кого-нибудь в Англию на место будущих съемок, ждем только подписи герцогини. Я уже выслала вам контракты с курьером. Мы надеемся получить их назад завтра утром.
Джильда — это продюсер Адама Уэллера. Она крутонравна, проницательна, да к тому же бывший член Всемирной федерации рестлинга — словом, профессионал, способный в два счета разобраться с ухабами и кочками на вашем жизненном пути, превратив его в ухоженное шоссе. Всякий раз, как Хайди упоминала Джильду, у меня замирало сердце. Продюсерша — паровой каток, и быть мне размазанной в лепешку, когда дутая герцогиня с треском лопнет.
— Попробую вам помочь, но ее светлость очень занята, ее нелегко застать, — пообещала я. «Герцогиня» в этот момент как раз входила в квартиру, держа бумажный пакет из прачечной, набитый простынями, полотенцами и кондиционером для белья. — Возможно, мы вернем контракты в пятницу или утром в понедельник.
Услышав это, Ханна восторженно показала мне оба больших пальца. У меня был строгий приказ тянуть до победного. Не испытывая особых угрызений совести, Ханна почему-то не спешила подписывать контракты. Ее не покидало смутное подозрение, что обещание превратится в обязательство сразу после подписания официального документа. А Ханна не теряла надежды провернуть свою киноавантюру без отбывания тюремного заключения.
Хайди вздохнула, но смирилась: герцогиня есть герцогиня.
— Хорошо, но утро понедельника — крайний срок. И пожалуйста, учтите, что Джильда будет недовольна.
Хайди в шутку стращала нас Джильдой, не подозревая, что я каждый раз холодела от ужаса. За несколько недель продюсерша стала воплощением моих детских ночных кошмаров, страшилищем, привидением, скрипящим и стучащим по ночам, чудовищем, затаившимся под кроватью. Одно утешение: когда неминуемый скандал разразится, пострадает только «герцогиня». «Мишка Петрович» исчезнет. Однажды (в Москве конца восьмидесятых) ей это уже удалось. Значит, вспомнит старые навыки.
