Самые острые эмоции я получала сейчас, когда сидела напротив него за столиком в кофейне, бросая быстрые взгляды поверх меню, слушала, как он рассказывает бесконечно длинную байку о выступлении неизвестной мне группы в клубе и непрерывно дергала реальность за хвостик. Это правда он — Илья Соболев, моя сбывшаяся мечта. Это правда он — человек, чью фотографию я таскала у сердца. Он — тот, кого считала самым красивым мальчиком на свете. Он — тот, на кого стеснялась посмотреть прямо.
— …нашел твой магазин и пересмотрел все работы. Мне все-таки кажется, ты работаешь не на ту аудиторию.
Я очнулась от сладкого морока, едва уловив, что речь уже идет не о том, что солист блэк-металл-группы требует в гримерку полсотни воздушных шаров и морковный торт с орешками, а почему-то обо мне. Как Илья перевел разговор — я не уловила.
— В смысле? — не поняла я. — Моя аудитория — молодые женщины. Думаешь, я буду успешнее, если начну делать украшения для пожилых мужчин?
— Нет, — он рассмеялся. — Я думаю, твои покупатели пасутся в другой ценовой категории.
За разговорами Соболев съел двойную порцию яичницы с помидорами и беконом, сырники и пару круассанов, пока я задумчиво ковыряла свои блинчики с абрикосовым джемом и съела, дай бог, пару кусочков. При этом в основном молчала! Когда он успел все смести, куда в него столько помещается, а главное — как он умудряется сохранять такую форму с таким-то аппетитом?
— В какой? — осторожно спросила я, пока не торопясь устраивать истерику самозванки: «Я так и знала, все поймут, что мои поделки столько не стоят!»
— У тебя уникальный авторский стиль, но твой магазин находится на портале рядом с другими, где выставлены шаблонные работы, которые все копируют друг у друга. Покупатели просто не понимают, что ты вкладываешь гораздо больше сил и фантазии, чем конкуренты. В их мире мастера с твоими способностями работают на элитные бренды, а не продают сокровища по цене заводской штамповки.
— Когда ты успел изучить конкурентов? — я отодвинула многострадальные блинчики, разрезанные на пятьдесят частей каждый. — Вы же вчера с Наташкой концерт должны были обсуждать, а не меня.
— Когда мы с Натальей, — он голосом выделил это строгое «Наталья». — Закончили обсуждать условия ее выступления, я поехал домой и по пути задумался, как так вышло, что я помогаю ей, но не помогаю тебе.
Он отпил кофе, не отводя от меня пристального, будто бы обвиняющего взгляда.
— Потому что я тебя попросила? — предположила я, поежившись и сама спряталась за своим капучино. — Получается вроде как ей, но на самом деле мне.
— А мне кажется — наоборот. — Илья склонился ко мне и положил свои ладони поверх моих, обнимающих чашку. — Я не хочу тратить силы на какую-то Наташку, я хочу помогать своей девушке.
— Девушке? — полушепотом переспросила я, завороженно наблюдая, как он наклоняется ко мне через столик все ближе и ближе.
— Своей женщине? — усмехнулся он. — Любовнице? Как это называется? То, что между нами?
Чашка.
Между нами моя чашка с нежной пенкой капучино.
И хорошо, что его руки так крепко прижимают мои пальцы к ее теплым фарфоровым бокам. Незаметно, что они дрожат.
Что между нами?
Кроме чашки?
Незакрытый гештальт?
Шанс?
Моя выдуманная личность — как я, только лучше?
Как я собираюсь выпутываться из этой истории, а?
Притвориться, что сильная независимая женщина вдруг растаяла от взгляда его слишком внимательных глаз и решила остановиться на одном-единственном любовнике?
Он был так хорош, что устоять не могла даже Рита — разбивательница сердец!
Мужчины любят лесть. Даже самые умные.
Но сдавшаяся добыча развлекает охотника очень недолго. Особенно когда он гнался за жар-птицей, а догнав, обнаружил, что это домашняя курица удачно поймала ракурс в лучах заката: «Сфоткай, как будто я огонь!»
— Не люблю ярлыки, — я потянула чашку к себе. — И стереотипы.
Он помедлил буквально секунду, почти незаметное мгновение, удерживая мои руки, не отпуская и хмурясь.
Но потом словно опомнился, убрал пальцы, откинулся на стуле и засмеялся:
— Черт, а я как раз хотел предложить тебе уик-энд в Париже. Елисейские поля, Монмартр, Лувр — и лучшая гостиница, из которой мы так и не выйдем, чтобы все это увидеть. Но я бы приносил по утрам свежие круассаны и мы бы пили кофе на балконе с видом на Эйфелеву башню. Безнадежно сладко, романтично и банально.
— Ужасно банально, — согласилась я, отпивая кофе.
— Но мне всегда хотелось сделать это со своей девушкой.
— Почему же до сих пор не сделал?
Я забиралась на слишком личную территорию, но мне хотелось понять его. Может быть, услышать что-то такое, что заставит меня решиться — и попробовать.
— Не знаю, — он пожал плечами. — С другими женщинами мне эта романтичная ерунда в голову почему-то не приходила.
— А с Варей?
Илья застыл, но почти сразу овладел собой и аккуратно поставил чашку на стол.
Переставил ее на блюдце.
Положил рядом ложку и выровнял ее относительно края стола.
Рядом положил пакетик с сахаром.
Расправил салфетку и сложил ее вчетверо.
Положил с другой стороны от чашки.
Взял солонку и повертел в пальцах, разглядывая композицию перед собой, словно прикидывая, куда пристроить ее в этом натюрморте.
И поставил на место — так резко, что я вздрогнула.
* * *
Яркое майское солнце било в окна кофейни, играло бликами в прозрачной воде высокой узкой вазы, в которой стоял букет тюльпанов.
Запах кофе обещал бодрый день, счастливый май, бесконечную жизнь.
Звенели вилки о белый фарфор тарелок. Звонко откликались ложечки в чашках с зеленым чаем.
Смех и гул голосов висел в воздухе как сигаретный дым.
Но все это было на расстоянии миллиона километров от нашего столика.
Даже солнечный зайчик, отразившийся от ложки, которую я взяла, чтобы чем-то занять руки, казалось, двигался медленно, как тяжело нагруженный ослик, и прошло несколько секунд, прежде чем он долетел от окна до стены кофейни.
— Да, ты права, — сказал Соболев после долгой-долгой паузы. — Надо было с самого начала поговорить откровенно.
Мне вдруг стало страшно.
Он так серьезно отнесся к вопросу, что там наверняка случился какой-нибудь ужас. Он женился на Варе, она сошла с ума, он запер ее на чердаке своего дома и теперь она кричит там по ночам? Она покончила с собой, сбросившись со скалы, но никто в это не верит и думают, что он ее убил?
— Если не хочешь говорить, то не надо.
— Я хочу. — Он накрыл мою руку своей. — Так надо. Если бы мы встретились впервые, можно было бы узнавать о прошлом постепенно. Но мы познакомились, когда еще не были личностями в полной мере, никакие беды и тайны еще не оставили на нас следов. И чтобы понять, в какую сторону мы изменились, надо узнать, что произошло за это время.
Я сглотнула насухую. Быстро отпила глоток кофе, пряча глаза.
Не уверена, что я готова ему все рассказать. Не раньше, чем он расскажет свою часть.
Я и так достаточно пережила пустой болтовни соседей и знакомых, которые сначала видели растущий живот, а потом сразу меня без живота. И достаточно наслушалась советов, как вернуть мужа, когда стало ясно, что я живу теперь одна.
Мне показалось, что Илья ждал каких-то слов от меня. Но не дождался и продолжил.
— Еще я хочу как-то оправдать свою настойчивость. Ты меня запомнила со школы как безумного сталкера, который годами не оставлял Варю в покое. Вполне имела право испугаться, что я и тебя буду так же настойчиво преследовать.
— Ты и преследуешь… — бледно улыбнулась я. Но пока мне это нравится.
Он поднял мою руку и нежно поцеловал пальцы, глядя в глаза. В его взгляде было гораздо больше самодовольной наглости, чем смирения в вопросе:
— Хочешь, чтобы я оставил тебя в покое?
— Я скажу, когда захочу, — серьезно ответила я.
— Договорились, — так же серьезно отозвался он.
