Марк провожал взглядом своих детей, что шагали рядом с его матерью и Консуэллой, держа их за руки, взлохматил волосы на затылке, улыбался, и думал, что это становится хорошей традицией: стоит только кому-то, в чьих жилах течет хоть капелька крови Гордонов, переступить порог этого дома, и они полностью завладевают внимание его матери. А вот что прикажешь делать ему?
Кид и Бри были в восторге от этого дома. А особенно, от того внимания, что уделяли им Конси и Регина. Вот только последняя, всегда, когда смотрела на них, украдкой смахивала слезинки с глаз. А когда шустрая Бри спросила, почему она всегда плачет, та ответила, что это её глаза так просто слезятся, от старости. И от радости: за Марка и за них самих. На что малышка пожала плечами и выдала, что от радости не плачут. От радости смеются, громко. И все время улыбаются. Она знает это точно, потому ей сейчас все время хочется улыбаться.
А Ники, молча, смотрел на все это. Он не был многословным по своему характеру. Но любил думать. А потом делать свои маленькие открытия и выводы о тех или иных событиях, в силу своего возраста.
Вот и сейчас он сравнивал. Во-первых, ему очень нравилось, что Марк не зовет его «Кидом». Ему уже надоело это детское прозвище. Марк звал его Николасом, ну, реже Ники. Но ему хотелось быть рядом с Марком не только поэтому. И тогда ему в голову пришла одна замечательная идея. Он даже решил поделить с Бри, но потом. Он смотрел какой-то фильм, в котором мальчишка, где-то его возраста, перед сном молился и просил кого-то (знать бы кого?), чтобы его желание исполнилось. И он придумал, что сегодня попросит Санту. Исполнить его желание. Ну и что, что Рождество еще не скоро? Но это такое желание!.. Это не какой-то подарок. Тем более, Санта ему должен: он так и не подарил ему велосипед.
Во-вторых, Регина. Ники не мог понять почему, но он был согласен, чтобы она тискала его, обнимала и целовала. И даже называла маленьким мальчиком. Чего он терпеть не мог и никому, ну, почти, кроме мамы, не позволял. Он мужчина. Пусть маленький, но мужчина. И все эти сюсюканья уже не для него.
В-третьих, он чувствовал не просто заботу со стороны этих новых для них с сестрой людей, но и любовь. Он не мог точно сказать, что это такое, но был уверен, что их с Бри здесь любят, по-настоящему. И Регина и Конси шутили и смеялись над ними, пока они уплетали печенье с какао. Но это было не обидно, как бывало, когда Тим и Том подначивали его. Регина и Конси просили его быть немного аккуратнее и держаться подальше от плиты, потому что если они с Бри во время своих игр опрокинут все эти сковороды и кастрюли, то и сами будут похожи на пугал, чем испугаю тех врачей в больнице, к которым им придется потом поехать. И оставят всех без ужина. А Консуэлла, между прочим, готовит сегодня цыпленка в медово-горчичном соусе. О! его любимый цыпленок! Что ж, придется не устраивать игру в салки на кухне. Но это было сказано так… Это не вечная опека дяди Роба! Упадешь, разобьешь коленку, сломаешь руку, а мы так переживаем за тебя. Это было и строго и шутливо одновременно! Их с Габриэль попросили быть чуточку аккуратнее и не фыркать, расплескивая какао, и не запихивать в рот целое печенье. Но это было так… Регина подала ему салфетку и просто попросила вытереть губы, а потом сама разломила печенье на половинки, сказав, что так, наверняка удобнее. И это не было похоже на вечные нудные лекции от дяди Била и его Алисии о том, что в их возрасте уже пора знать, как надо вести себя за столом; что они не поросята; что после них приходится отмывать все кухню. Ники при этом хмурил лоб и еле сдерживался: посмотрела бы эта Алисия на своего милого Чеда! Вот кто поросенок! И его стульчик, и он сам всегда были перепачканы едой.
И он хотел быть для Регины и Конси «милым, добрым, хорошим» мальчиком. Поэтому удержался от того, чтобы показать Бри язык. Допил какао, вытер губы салфеткой и сказал им: «Большое спасибо», а потом подошел и поцеловал в щеку каждую из женщин. Да, наверное так надо вести себя воспитанному «молодому человеку», пусть это и скучно, но этот одобрительный кивок от Регины и теплые объятия, того стоят.
Габриэль была лаконична. Она отставила пустую чашку, облизала губы языком и выдала:
— Потрясно!
Да, над ней смеялись, но так по-доброму.
— Наша девчонка! — Регина прижала внучку к себе, а потом посмотрела на Консуэллу: — Ты помнишь, точно так же всегда делал Марк когда возвращался из школы, еще в младших классах?
— Помню, мэм, — Консуэлла вздохнула. — Точно так же, кончиком языка!
А потом Марк показал им большой двор.
Огромный бассейн посреди зеленой лужайки привел детей в восторг.
— Плавать? — Бри вытаращила глаза. — В самом деле? Это только твой бассейн?
— В самом деле, — Марк усмехнулся. — И он не только мой. Вот подождите, через несколько недель солнце начнет пригревать сильнее, вот тогда и поплаваем.
— У, — Бри надула губки, — я плавать не умею. И Кид не умеет.
— Я научу. И тебя, и Николаса. А еще, обещаю, куплю кучу детских горок. А еще специальные жилеты, для вас. — но он сумел перехватить хитрый взгляд и едва заметный кивок брата сестре. — Э, нет! так не пойдет! — он присел перед детьми. — Обещайте мне, оба!..
— А водичку потрогать? — Бри наклонила голову к плечу, надула губки и сжала ладонь брата.
— Я сумею придумать наказание. — Марк старался сохранять спокойный вид. Но эта милая мордашка, которая в свои неполных пять шла на женские уловки, пытаясь уломать его, умиляла.
— Поставишь в угол?
Видимо, это было самое пустяшное наказание для них. Потому как не испугало.
— Нет. Я обнесу бассейн высоким уродским деревянным забором. И ключ будет только у меня. Хотя, нет, не деревянным. Прозрачным. Чтобы вы могли его видеть, хотеть поплавать, но подойти не могли.
Но девчонка не намерена была сдаваться:
— А мама бы прыгнула. Бомбочкой.
Ох. Вот не надо было упоминать о маме. Марк вздохнул и отвел взгляд: снова упоминать. Потому что, когда они были у фонтана, на центральной площадке Ники вспомнил, как они с мамой гуляли по городу и бросали монетки в фонтан на площади. Еще ранее, когда он увел их из кухни, малыши твердили, что мамочка непременно должна научиться печь такое же вкусное печенье.
Бомбочкой. Она и прыгала, с бортика этого бассейна, «бомбочкой»…
Он тряхнул головой, прогоняя воспоминания, и повел детей на площадку, что построили когда-то для них с Ником.
Но и тут, качаясь на качелях, Бри сказала, что маме бы тоже понравилось.
Марк нахмурился: ей нравилось. Именно поэтому она просила его раскачать сильнее, так, чтобы она обняла небо. И он раскачивал. И смеялся вместе с ней. И ловил её, и кружил, и целовал…
Он сидел на скамейке и думал о том, что весь его первоначальный план сейчас летит со скоростью света на дно самого глубоко каньона. Николас и Габриэль еще слишком маленькие, и слишком привязаны к своей… маме. И поэтому, отобрать их у неё, как хотел сделать с самого начала, не получится. А он хотел. Хотел причинить ей ту же боль, что она причинила ему. Он хотел отомстить. Но понимал, что уже не сможет сделать этого. Не сможет причинить боль своим детям. А раз так, то придется искать мирное решение. Найти тот самый компромисс, который устроит обоих. Вот только искать его придется Джейс, потому он на уступки идти не собирается. В понедельник он будет в Нью-Йорке, и они с Филом начнут собирать бумаги в суд на единоличную опеку и признание отцовства. Он нахмурил лоб: жестоко? Но по-другому он сейчас не мог.
— Марк. — он очнулся. Бри дергала его за рукав. Стояла перед ним, скрестив ножки и пританцовывая на месте. — Марк!
— Что случилось, крошка?
— Мне надо пи-пи, — девчонка опустила глаза и смущено ковыряла пуговицу на его рубашке-поло.
— Прости, что? — Марк удивленно смотрел на неё.
— Ну, пи-пи. — Она привстала на носочки и громко, в самое ухо, прошептала: — Я в туалет хочу.
— А, — Марк потянулся, а потом вскочил в панике, подхватывая дочь на руки. — Вот, черт! В туалет… Да, конечно.
