лица, почувствовать, какие они. Тушу сигарету в пепельнице, снова делаю несколько глотков пива, кстати, не такое и плохое. Нельзя на нее давить, сразу становится колючим ежиком, выпуская иголки как шипы на розах, что наколоты на руке.
– Я подожду.
– Здесь?
– Да, может, кому нос сломаю, здесь вообще место интересное, тянет напиться и подраться.
– Так ты не только запираешь девушек в замках, а еще и дерешься? Как-то несолидно для хозяина города, не находите, Тихон Ильич?
– Знаешь, что хочу?
– Что?
Пиво точно ударило в голову на пустой желудок, киваю, заставляя Арину наклониться, а сам, удерживая девушку за шею, поднявшись, быстро целую в губы. Отпускаю, у нее глаза как два больших блюдца, на дне которых страх и удивление.
Кажется, в этот момент где-то разбилась посуда, а может, треснуло мое сердце.
– Совсем с ума сошел?
Она такая забавная, растерянная.
– Определенно.
– Арина! Можно тебя на минуточку?
Блондинка с кудрями в фартуке официантки смотрит подозрительно, кивает, просит подойти. Чувствую на себе еще чей-то взгляд, странное ощущение, словно сверлят мой затылок.
Но слишком людно, чтоб кого-то разглядеть. Лишь сейчас понимаю, после сделанного, что нельзя выставлять напоказ свои чувства и идти на поводу своих эмоций, ведь взрослый, а главное, не простой я человек.
Вот же черт. Надо срочно ее уводить отсюда.
Арина
Покровский, конечно, удивил, вообще все, что происходит в последнее время со мной, странно и необычно. Хотя для всех нормальных женщин, думаю, вполне буднично встретить мужчину, заняться с ним сексом. А потом чтоб он пришел и на глазах у всех тебя поцеловал, как бы заявляя свои права.
И почему меня это не напрягает, как с Никифоровым? Нет, он меня не таскал и не показывал всем, но знали именно все, чья я игрушка.
Лежу на кровати, раскинув руки, и смотрю в белый потолок, я снова у него в квартире, утро, за несколько дней пасмурной погоды появилось яркое холодное осеннее солнце. В теле болит каждая клеточка, тянет мышцы, губы припухли от поцелуев.
Господи, Арина, что вообще ты творишь?
Что вообще происходит?
Улыбаюсь, прикрыв глаза, натягивая одеяло на голову, вспоминаю, что было ночью, сильные руки Тихона, его хриплый голос, укусы. Викинг сдерживал себя, я это чувствовала, он делал это ради меня.
Ради меня никто ничего никогда не делал.
Мне бы надо снова выпустить шипы, думать о своей свободе, о документах, связаться с человеком, контакты которого дал Виссарион. Да еще его сынок, тварь конченая, сказал то, что я больше всего боялась услышать за все свои двадцать пять лет, что я шлюха детдомовская.
Коба задел, по как я думала, давно затянувшемуся гнойнику, непонятно как он узнал мою фамилию, надо было не по яйцам его снова бить, а спросить. Но мне даже мерзко находиться с ним рядом.
В мыслях полный бардак, нельзя менять одного покровителя на другого, Тихон нравится мне, его сила, уверенность, глаза, как он смотрит. Становится жарко, откидываю одеяло, тут же попадая в мужские объятья.
– Выспалась?
Прохладные ладони скользят по плечам, убирая распущенные волосы, целует в висок. Черт, это обезоруживает больше любых слов. Подминает меня под себя, придавливая телом, под моими пальцами снова шрам на его плече, отросшая борода щекочет, а он продолжает целовать уже шею.
– Ты пахнешь так, что я дурею.
– Оказывается, хозяин города такой романтик, я-то думала, ты каждый день, лично залив раствором цемента ноги, кого-то скидываешь с моста.
– Через день. Я все это делаю через день.
Тихон смотрит в глаза, на его лицо падают лучи солнца, морщинки, несколько родинок, волосы и борода сейчас отливают рыжиной. Чувствую, как он возбужден, трется членом о живот, на губах ухмылка. Машинально облизываю свои, а его взгляд становится тяжелым.
Он мой второй мужчина, не думала, что будет именно так: от своей ненависти и презрения в первые часы знакомства я перейду к тому, что во мне вспыхнет желание, и я отдамся сама. Мой секс с Никифоровым был некой обязанностью, а потом настоящей пыткой.
Когда от детской неосознанной любви ты переходишь к пониманию того, что тобой пользуются, тобой играют, рождается ненависть, а она плохой спутник желанию. Но Костя умел найти нужные слова, умел надавить, подобрать интонацию, ловко манипулируя и при этом прессуя. Сначала это была его безграничная одержимая любовь ко мне, потом шантаж братом, которого он сам же и посадил.
– Я снова хочу тебя.
Говорит серьезно и смотрит также, словно сам не рад этому.
– И мы не предохранялись, я совсем с тобой потерял голову.
– Переживаешь?
– Да, думаю, если родится рыжий пацан, его все в школе будут дразнить.
В груди колет острой болью, Константину категорически не нужны были от меня дети, его девочка не должна этим заниматься, она должна быть покорной, встречать и давать то, что ему нужно. А вся эта чушь про брак – лишь видимость, ширма приличия, за которой прячется большинство.
У него есть дети. Жена родила. Для этого, как он мне объяснил, и существуют жены, чтоб рожать, кормить грудью, вынашивать и воспитывать отпрысков. А я его милая, любимая лисичка, которая будет всегда рядом.
Во мне спираль, уже пятая по счету, Костя лично водил меня в частную клинику и контролировал, чтоб она была. Как еще не додумался стерилизовать меня.
– Я предохраняюсь, не переживай.
Хочу спрятать навернувшиеся на глаза слезы, но он мне не дает, снова целует, теперь уже лицо, щеки, веки. Меня захлестывает эта волна нежности и силы, становится нечем дышать от собственных эмоций. От того, что вот так может быть.
– Я больше переживаю, что он может быть не рыжим.
– Замолчи.
Нахожу его губы, целую сама, веду языком, тянусь навстречу, прижимаясь всем телом, раздвигая ноги шире, веду бедрами. Опустив одну руку, трогаю возбужденную плоть, сжимая пальцами, обхватив ствол, массирую его.
– Дразнишь меня, чертовка такая.
Тихон двигается ближе, перенося вес тела на руки, входит в меня медленно, смотря в глаза, а я вижу, как они у него темнеют, как играют желваки на скулах. Это красиво, это, сука, чертовски красиво.
Мне не надо смазки, я уже давно вся мокрая, ночью успели принять душ и моментально заснули. Я начинаю гореть изнутри, привыкая снова к его размеру, он растягивает, медленно входит, кусаю губы, запрокидываю голову.
Одной рукой Тихон приподнимает ягодицы, проникая глубже, громкий стон, толчок, второй, еще. Я чувствую его везде, слышу, как он громко дышит, как ладонь обжигает мою кожу.
