Но это не значит, что я смирюсь и позволю опять втянуть себя в такие отношения.
Думаю, Каза я зацепила в первую очередь тем, что среагировала на него в самый первый раз, в первую нашу встречу так, как ему надо было. Пришлись по нраву моё овечье блеяние и широко раскрытые в ужасе глаза.
И, если продолжу в том же духе, то и он не тормознет. Будет давить, давить… Пока не додавит.
А если перестроюсь, начну вести себя так, как ему не понравится, то, может, отстанет?
В любом случае, попробовать стоит.
Я ничего не теряю. Если не получится, он меня все равно прогнет. Без вариантов, прогнет…
Зато, если интуитивно пойму, как ему не нравится, то могу оказаться в выигрыше. И даже относительно целой выползти из ситуации…
— То есть, ты считаешь, что ничего не было? — прищуривается он сквозь огонь зажигалки, выдыхает сигаретный дым в сторону.
— Недоразумение… — пожимаю я плечами, — вы меня приняли за женщину, способную брать деньги за… свое внимание… Я исправила ваше впечатление о себе… На этом все.
— А ты, оказывается, можешь целыми предложениями говорить, надо же… — в полумраке его оскал смотрится пугающим, белым и ярким, сколько клыки хищника. А глаза — слишком темные, морочат, в оторопь вгоняют…
— Рада, что сумела поправить ваше впечатление о себе, — киваю я, — а сейчас мне надо на работу, простите…
— Подвезу.
Это не предложение ни на один процент.
Он просто кивает на свою машину, выдыхает дым, стоит на моем пути, явно намереваясь, если потребуется, силой усадить, как до этого, у здания спортклуба.
Но я просто разворачиваюсь и сажусь в машину.
Сама.
Не дожидаясь, пока он прихватит опять за локоть, уже привычным способом транспортируя к тачке.
Дверцы машины открываются самостоятельно, сажусь на переднее пассажирское и, пользуясь тем, что Каз не смотрит, обходя капот, тихонько молюсь, прикрыв глаза. В бога я не верю с тех пор, как Алекса встретила, а потому просто вспоминаю самого светлого человека, бывшего в моей жизни. Вдруг, поможет?
Мамочка, пусть он от меня отстанет… Пожалуйста… Не до него мне сейчас… И никогда не будет до него. Как и ему — до меня. Он же сломает и выкинет. По нему видно, что он привык ломать. Алекс хотя бы прикидывался хорошим, заманивая жертву, а этот не считает нужным даже скрывать свою хищную суть. Не требуется ему эта мимикрия, и без нее полностью уверен в себе.
Что я могу ему противопоставить? Что?
— Ты меня удивляешь, Маруся, — улыбается Каз, садясь в машину, — пристегивайся.
Выполняю его распоряжение, и машина выезжает со двора, плавно и лениво, словно акула из залива, нажравшаяся неосторожных туристов.
Мы едем в полном молчании по ночному уже городу, сияющему ярко и празднично. Иллюзия безопасности, которой нет.
Каз рулит, и я, хоть и не смотрю на него совсем, все же боковым зрением ловлю его внимательный взгляд. Постоянный. Тяжелый. Изучающий. И… Странно волнующий.
От этого по коже непроизвольно бегут мурашки и начинают стучать зубы.
И то, и другое — отвратительно.
Злюсь на себя, на свою реакцию, стискиваю челюсть.
Приходи уже в себя, Маруся. Хватит.
Ловлю себя на том, что ожидаю разговора. И его отсутствие напрягает очень сильно.
Ну не просто же так, из чистого альтруизма, Каз меня везет на работу? Явно чего-то хочет. И ясно — чего.
И вот… Побыстрее бы обозначился уже! Расставил точки над i. Я бы его послала окончательно, и дело с концом… Не факт, что затормозила бы, но явно дала понять, что “нет” будет четким и без кокетства.
А там… Ну, там уже как выйдет…
Но Каз никак не реагирует на мою внутреннюю собранность, не хочет начинать разговор, не хочет облегчать мне задачу!
Рулит себе, спокойно так, лениво, посматривает то на дорогу, то в зеркала, то на меня… И ничего не говорит! С ума меня сводит!
Ужасно хочется опередить события, уже прекратить это все, разрубить гордиев узел, но терплю. Не дождется.
Злость копится, огни города перед глазами сливаются в одно мутное, цветное марево, глаза сохнут.
Моргаю.
И с ужасом ощущаю, что по щекам текут слезы!
Это что еще такое? Откуда?
Торопливо отворачиваюсь к окну, стараясь незаметно убрать ненужную, глупую реакцию с лица…
— Маруся, ты чего?
Ох, черт! Заметил!
— Ничего… Просто от химии глаза покраснели…
Машина останавливается, меня резко поворачивают за подбородок, не давая возможности увернуться.
Каз смотрит пристально, брови сдвинуты к переносице, взгляд напряженный и тревожный.
Внимательный.
— До этого не красные были…
Разглядывал, что ли?
— Пролонгированное… действие… — бормочу, пытаясь вывернуться из жестких пальцев, опускаю ресницы…
И вздрагиваю, когда щек касается шершавый палец, стирая слезы.
Этот жест, такой нежный, такой интимный… Такоей неправильный и ненужный мне… Почему не получется прекратить? Надо же, надо…
— Не надо… — шепчу, не выдерживая накала, тишины в салоне, звуков нашего дыхания, жадности взгляда Каза.
— Прости меня, Марусь… — тихо отвечает мне Каз, и палец, чуть царапнув напоследок кожу подушечкой, сползает вниз со щеки, — я ничего не могу поделать…
— С чем? — поднимаю я на него взгляд и тону в темноте зрачков… Гипнотической…
— С собой…
Выдыхаю, радуясь, что Каз перестал меня гладить по щекам, но это преждевременно!
Он обманывает, мягко и легко скользя ладонью к затылку и перехватывая там за основание косы, не больно, но крепко, заставляя смотреть на себя.
Да я бы и так смотрела… Разве можно оторваться от этого гипноза?
— Отпусти… — я не сопротивляюсь, хотя, наверно, могла бы, руки-то свободны, и я ими вполне могу раздавать пощечины, как оказалось, ненаказуемые… Но почему-то в голове даже мысли такой не возникает: оттолкнуть, ударить… Не слушаются руки. Да и голоса нет практически…
Он так меня заворожил, что даже не получается дышать полной грудью, что уж говорить про сопротивление!
Это так странно, это вообще другое состояние, никак не похожее на то, что было с Алексом. Там я просто отключалась, мертвела… А тут , наоборот, слишком живая. Чересчур…
И что буду делать, если не отпустит?..
А он ведь не отпустит.
— Отпущу, — неожиданно отвечает Каз, — не бойся… Просто… Можно посмотрю? Пожалуйста. Я так давно ждал…
Мне последняя его фраза непонятна. В смысле, долго ждал? Мы же совсем недавно знакомы…
Но вопросы задавать — значит отнимать ресурсы у тела, брошенные сейчас полностью на удержание себя в ровном положении. Потому что Каз не просто держит. Он чуть тянет к себе. Наверно, сам этого не понимая, на инстинктах. Но я противлюсь, держа спину прямо и глядя в его глаза опасливо и предупреждающе. Из последних сил держусь.
— Мне… Неудобно… Сидеть… — с огромными паузами говорю я, — и на работу… Надо…
Каз моргает, словно не понимая, где находится, что происходит, отрывается от моего лица и с огромной неохотой убирает ладонь. Пальцы скользят по шее, чуть задевая подбородок… Словно обещая скорое возвращение…
— Да. На работу. Да.
Он говорит отрывисто, кивает, затем выходит из машины.
И я выдыхаю, оглядываясь и только теперь понимая, что мы уже, оказывается, во дворе больницы!
Надо же, как быстро приехали!
Не успеваю опомнится, дверь открывается, и Каз протягивает мне руку.
Опираюсь, выхожу, Каз придерживает заботливо, чтоб не упала.
— Спасибо за поездку, — вежливо бормочу я, пытаясь забрать ладонь из крепких горячих рук, но Каз не пускает.
Он мягок, но настойчив, и это обезоруживает.
Я хотела найти вариант, при котором он перестанет мной интересоваться, а , похоже, это именно он нашел вариант, при котором я не смогу ему отказать!
Изумленная неожиданным и пугающим открытием, замираю, смотрю в его темное в полумраке больничного двора лицо с лихорадочно блестящими глазами.
