сильнейший шок, тошнота подступает к горлу. Вместо протеста из горла выходит кряхтение. Маркус одной рукой удерживает меня за бедра, не давая соскользнуть с его плеча. Ударяю его по ноге, чтобы он отпустил меня сейчас же, руку пронзает боль, словно я врезала не человеку, а камню. Бутылка чуть не выскальзывает и не падает на пол, но я спасаю свою драгоценность.
— Поставь ее на ноги, черт возьми, — с моего ракурсы вижу, как к нам приближаются ботинки Джо. Исцарапанные, с потертыми носками и заржавевшей молнией.
Маркус издает гортанный рык и рычит:
— Я ее опекун, так что я буду решать, что ей делать и когда. Сейчас Мередит едет со мной домой, где будет сидеть до тех пор, пока я не разрешу ей выходить.
Я замираю. Его командирский тон не пугает, а будит нечто странное. Странное покалывание распространяется по животу и бедрам. Перестаю сопротивляться, расслабляю конечности, позволяя тащить себя на выход. Джо умолкает и не препятствует ему. Маркус берет мою куртку со спинки и, нащупав в заднем кармане штанов ключи от пикапа, достает их.
— А если бы они были не там? — бормочу я. — Технически ты облапал меня без моего разрешения.
— Технически ты нарушила закон, напившись вдрызг, — парирует Маркус. Его голос все еще сочится злобой. — Я сажу тебя под домашний арест.
Мужчина открывает дверь на пассажирское сиденье и усаживает меня, сняв с плеча. Я закутываюсь в куртку: после жаркого потного бара в машине безумно холодно. Весь мир крутится вихрем перед глазами, но это не мешает мне возмутиться после его угрозы. С кряхтением удобнее сажусь в кресле, пряча бутылку с алкоголем подмышкой. Навряд ли мне стоило брать его, потому что спиртного во мне уже много, а утром может быть похмелье. Правда, сужу я только по фильмам и стороннему опыту знакомых. Например, моя одноклассница после каникул протащила с собой бутылку виски и на свой день рождения выпила почти все, а после всю ночь блевала. Симфония, играющая в туалете в ее комнате, была слышна на всем этаже.
— Меня будет тошнить? — вдруг выдаю я.
Маркус хмыкает, и на его лице наконец появляется нечто, похожее на веселье, но оно быстро исчезает в сгустке гнева. Я тоже вспоминаю, насколько сердита на него, и отворачиваюсь к окну. Маркус опозорил меня при Лекси, Джо и всем баре, говорил со мной, как с непослушным подростком. Машину заносит на повороте, потому что он гонит, как ненормальный. Желудок предупреждающе бурлит, Маркус хочет, чтобы я подпортила обивку в пикапе? Возле особняка мы оказываемся за считанные минуты. После торможения он рывком открывает мою дверь и яростным взглядом указывает в сторону дома, однако я демонстративно складываю руки на груди и отворачиваю голову, вздернув нос.
— Мередит, черт побери, ты еще не поняла, что со мной бесполезно воевать? — Маркус устало вздыхает, сдерживая свой гнев. — Домой идем.
— Дай мне ключи, я уеду обратно к Джо, — заплетающимся языком заявляю я.
Не знаю, зачем болтаю такую чушь, потому что сейчас мне даже не вставить ключ в разъем зажигания. Я зашла слишком далеко в своем стремлении что-то доказать Маркусу, и пора бы уже заканчивать мое убогое шоу, однако алкоголь разбудил во мне смелость. Или глупость.
— Ты не мой опекун, — я все ближе подбираюсь к краю лезвия.
— Семантика, — так же утомленно говорит Маркус. — Ты живешь у меня, я кормлю тебя. Что еще входит в обязанности опекуна?
— Они не целует своих подопечных.
Кожа помнит его прикосновения, губы вновь жаждут его поцелуев. Хочу еще. Больше, сильнее, дольше. Разворачиваюсь к открытой двери, резко подаюсь вперед, приближаясь к его лицу, и без предупреждения впиваюсь в его губы. Сильно, неуступчиво и жадно. Маркус резко выдыхает, но не пропускает меня дальше. Провожу языком по его нижней губе, по сомкнутым вплотную зубам, всасываю верхнюю губу и чмокаю еще раз его в уста. Кажется, у меня появилось новое хобби — выводить Маркуса из себя. Он свирепо рычит, обвивает мою талию руками и перебрасывает через плечо. Опять.
— Хватит так делать, — хриплю я, когда к горлу подступает желчь. — Меня может вырвать прямо на тебя.
— Ты, черт возьми, не делай больше этого, Мередит, — гремит Маркус так громко, что его голос разносится вокруг эхом. — Если еще раз поцелуешь меня, то я…
— Ты что? Отшлепаешь меня, как плохой папочка? — фыркаю я, проглотив подступившую тошноту.
— Именно так я и поступлю, — Маркус легонько шлепает меня по бедру и забирает у меня водку, которую я прятала под курткой. — И к этому ты не приблизишься до двадцати одного.
— Да, папочка, — салютую ему, словно он видит мой дерзкий жест.
Маркус снова ударяет меня по ноге и ворчит:
— И не называй меня так.
Мередит
Яркость экрана смертельна для глаз, как и упрямые лучи света, рвущиеся в комнату. Боже, уже два часа дня. В голове играет оркестр из барабанов и колоколов, во рту ужасный привкус, словно я наелась вчера кошачьего дерьма и запила мочой. Все мышцы одеревенели то ли от положения, в котором я проспала, то ли от вчерашнего… К слову, что вчера произошло? Мои воспоминания обрываются на третьем шоте текилы. Лекси спрашивала, почему я не в настроении. Вроде в баре был Джо, а дальше полный мрак.
Ты больше не пьешь, Мередит! Боже, зачем люди напиваются, если наутро будет так плохо?
С трудом сползаю с кровати и ползу в ванную. Настолько ужасно я никогда не выглядела. Гнездо на голове отлично сочетается с размазанной под глазами тушью. Горячая вода расслабляет напряженное тело и смывает тошнотворный запах пота и перегара. Подставляю лицо под мощные струи душа. Когда пальцы касаются губ, в моей голове ярко вспыхивает картинка, от которой перехватывает дыхание.
— Проклятье…
Я поцеловала Маркуса. Нет, нет, нет… Я не могла… Нечеткое воспоминание обжигает губы, убеждая меня в обратном. Сердце сжимается, по спине проходится дрожь, будто вода резко стала ледяной. Несознательно свожу бедра, чувствуя напряжение между ног, и тянусь рукой к эпицентру странного ощущения. Мне почти больно, когда я думаю о Маркусе, но и выбросить из головы его не могу. Восстанавливая по кусочкам свою память, я пробираюсь все дальше. Всем своим существом чувствую потребность избавиться от этой ужасной пытки. Ласкаю поглаживающими движениями внутреннюю поверхность бедра, а кончики пальцев иногда касаются распаленного участка, кричащего в мольбе. Пульсация усиливается и становится невыносимой. Неумело трусь киской о ребро ладони, и с губ срывается тихий стон.
