за право выкупить очередной шедевр собрались бороться даже Лувр, и Дрезденская галерея.
Кайрат покосился на спящую Роберту. Это приглашение стоило ей колоссальных вложений. Видимо, ставка на его наследство всё же стоила того. Странно, что она единственная стояла в этой очереди. Странно, что она всё ещё пыталась выдать это за любовь и заботу. И это её олимпийское спокойствие, с которым она приняла его согласие. Она была права — он её недооценивал.
С утра Роберта не дала ему выспаться. Он думал, что она потащит его по магазинам, скупать бриллианты и платья в пол для всех тех светских раутов, что обещались на корабле, но она опять его удивила.
— Роб, какая Асикага? Какая глициния? — возмущался он, запихиваясь в такси.
— Будешь возмущаться, поедем на метро. Там не принято разговаривать, а уж стонать тем более. Представь себе полный вагон японцев, — устраивалась она рядом, — все до одного в телефонах и гробовая тишина. Тыкают по кнопочкам со скоростью телеграфисток, и даже кнопочки у них молчат.
— А если мы опоздаем на корабль? — петляя по гладким улицам Токио, и понимая, что от эстетического экстаза после созерцания тоннелей цветущей сиреневой лианы, ему уже не спастись, всё же возмущался Кай из вредности.
— Значит, предупредим, и присоединимся к круизу в следующем порту. После Иокогамы это будет Коти, доберёмся за несколько часов.
— А сейчас мы куда едем?
— А сейчас можешь поспать, мы едем вглубь острова Хонсю. И если ты столько раз приезжал в Японию и ни разу не видел цветущую глицинию, значит, ты и Японии не видел.
— Я и сакуру то не видел цветущую, не то, что глицинию, — слабо отбивался он. — И приезжал я исключительно по работе.
— Я в курсе. Виза у тебя рабочая, — улыбнулась она.
— Роб, ты же не беременная, правда?
— Давай остановимся возле аптеки, купим тест, и я пописаю на него прямо при тебе, — она посмотрела на него с вызовом.
— А давай! — согласился Кай и резко передумал спать.
С белой пластинкой в руках они забились в одну кабинку туалета на железнодорожной станции Томита, от которой до парка цветов оставалось не больше километра. И Кайрат даже не отвернулся. Быть обманутым этой коварной девушкой он боялся больше, чем вида «золотого дождя».
Вторая полоска проявилась прямо у него в руках. Две чёртовых красных полоски!
— Роб, но это же не мой ребёнок? — всматривался он в её смеющиеся серые глаза с коричневым ободком.
— Кай, через семь недель можно будет сделать анализ ДНК на отцовство, — сказала она, невозмутимо спуская воду.
И несколько часов к ряду блуждая по сказочно красивому саду с прудиками и галереями, цветущими каскадами, стенами, тоннелями всех оттенков облетающего сиреневого и набирающего силу белого Кайрат думал только о том, где он ошибся.
В лимузине самый первый раз? Или в туалете самолёта, пока весь салон спал? Роберта подозрительно долго проторчала там, когда он уже вышел.
Оглядываясь по сторонам в толпе восхищённых японцев, он видел только детей. Черноволосых, с раскосыми тёмными глазками, смеющихся и плачущих, в колясках и на руках, сосущих пальцы, ковыряющихся в носу, со складочками на пухлых ножках и ямочками на ручках.
— Хай! — крикнул мальчик лет двух, на которого Кайрат слишком засмотрелся.
— Хай! — помахал ему Кайрат, решив, что он с ним поздоровался.
Весело смеясь малыш подобрал что-то с пола и косолапя побежал за мамой.
— Что значит «хай»? — спросил он Роберту, которая, не переставая что-то снимала, словно надеялась унести в памяти телефона с собой эту красоту.
— Хорошо, — перевела она и задержалась, чтобы сфотографировать тысячную гроздь душистых цветов. От их пьянящего аромата у Кайрата шумело в голове, а может это от ощущений, которые он не мог понять, настолько они оказались новыми и болезненными.
Девушка, которую он любил беременна не от него. Девушка, которую не любил — от него. Словно кто-то взял коробку с его судьбой и как ящик с конструктором хорошенько потряс. И всё в ней перепуталось. Всё стало неправильно. Его родители живы и его не бросали. Он подумал даже жениться на Оксанке, чтобы воспитывать чужого ребёнка, но его ребёнок будет расти без отца или с каким-то чужим дядей. Почему-то всплыл перед глазами образ мерзкого престарелого художника.
— Ты спала с этим Маурицио? — спросил он громко у залезшей в кусты карминного рододендрона Роберты.
И какие-то две русские пожилые туристки оглянулись на него, уже пройдя мимо.
— Я не спала с Маурицио, — вернулась на тропинку Роберта.
— А он с тобой?
— Кай! — она была до обидного равнодушна, когда у него взрывался мозг от невозможности принять эту новость. — Я ничего у тебя не прошу. Ни жениться, ни усыновлять его. Даже любить его не обязательно.
— Тогда я ничего не понимаю. Зачем? Зачем ты так старалась забеременеть?
— Потому что я люблю тебя. Я тысячу раз говорила тебе это, но ты меня не слышишь. И раз уж я не смогла удержать тебя, у меня будет свой собственный Кай, такой же славненький и чуточку раскосый, — она улыбнулась очередному пробегавшему мимо ребёнку. — Не видела детей милее, чем японские.
— Роб, ты не любишь меня, — он стервенел от её лжи.
— А ты знаешь, как любят? — вздёрнула она свой носик с вызовом.
К счастью, он знал. Может быть, никогда настолько не ценил этого как сейчас, никогда не понимал, как ему это было важно и дорого, но знал.
— А ты? — он смотрел на неё сверху вниз.
— У меня были мама и папа. Особенно отец. И благодаря ему я знаю, как любят по-настоящему.
— Зачем же ты сама заведомо лишаешь этого своего ребёнка?
— Я не лишаю. Я верю, ты одумаешься и вернёшься. Пусть не сразу. Пусть не сейчас. Но это чувство будет тянуть тебя к нам, где бы ты ни был, с кем бы ты ни был. И однажды ты вернёшься. А мы будем ждать, — она улыбнулась. — И, кстати, ты пока никуда не ушёл с той самой минуты как узнал. И, если мы не хотим опоздать на корабль — нам пора.
ОКСАНА
Дни стали похожи один на другой как камни в старых
