я любому сломаю руки и пулю пущу в лоб.
Даже ее отцу.
Особенно, ее отцу.
Ведь это он мою семью отнял. И я в детдоме оказался, с краснолицей поварихой, и овсянкой, в которой плавали черные жучки.
Свитер намок, и брюки тоже, одежда прилипает к коже.
Схватил красную длинную мочалку и рванул ей по груди Алины.
Не будет. Никто не будет ее касаться, лишь я.
— Демьян! – она выкрикнула и вырвалась, на правой груди, на светлой коже, расплылось красное пятно, ей больно.
И я остановиться не смог, в брюках, в рубашке шагнул к ней в душ.
Коленями бухнулся в железную ванну, и брюки заливала вода, схватил Алину за бедра, за мокрые джинсы и притянул ее к себе.
— Мы всё смоем, смоем, – сказал ей в живот и слизнул сбегающую ручейками воду, лизнул еще раз и крепче сжал ее бедра.
Она кратко охнула и навалилась на меня. Зубами дернул пояс ее джинсов, и толкнул ее назад.
Она врезалась в кафельную, в цветочек стену, глаза огромные, дикие, сверху душ льется, и по ее длинным ресницам сбегает вода.
— Демьян, только не трогай, прошу тебя, – в ее голосе мольба, — все, что было в ЗАГСе пусть оно там и останется.
Ее трясет. Она очень хорошо помнит, она не забудет.
Не забуду и я.
— Я просто отдам долг тебе, Алина, – хрипло выдохнул и рывками расстегнул ее джинсы, сдернул по мокрому телу, пока она цеплялась в мои руки и вырывалась.
— Демьян, боже мой! Нет! Нет, я... – солгала она.
Ведь я коснулся промежности, покрытой мягким, светлым пушком волос – и Алина лопатками ударилась в стену.
Сдернул джинсы ниже, до коленей, пальцами накрыл влажные бархатные складки, слюну сглотнул.
Какая она нежная. Лизну – и царапну, в моем языке колючки и яд, я власти и денег добился, передо мной город падает, и мне смешно, бл*ть, сука, как так, я не могу взять себе ее, подчинить себе ее, дочь моего врага.
Алина Коваль – это сразу смертная казнь, Руслан Коваль, ее отец постарался.
Я ненавижу его.
И ее.
Ее голые бедра в каплях воды, душ хлещет по ней, не жалея, она раскинула в стороны руки, по плитке по стене ведет, она запрокинула голову.
И темные мокрые волосы змеями сбегают по высокой груди.
Выдохнул. Хрипло. Убрал пальцы с гладкой бархатной промежности и приблизился, взял губами. Сразу в нос этот запах ворвался, воды и желания, горячего пара, и я прикусил мокрые складки.
— Ай, ох, ах, – она выдохнула все сразу, пальцами вцепилась в мои волосы и толкнула меня лицом в нее, и я ворвался языком между складок, стиснул ее бедра.
Этот вкус – просто космос, я облизываю, и она тихо стонет, ворвался языком глубже – и она поехала по стене вниз. Удержал ее за бедра, другой рукой погладил набухшие складки, надавил большим пальцем на клитор, и она так охнула, что сорвало крышу, накрыл складки губами снова и втянул клитор в рот. И она забилась, с криками и стонами вперемешку, ее руки колотили мои плечи, а мне так вкусно, целовать ее там, дьявол...
Я ее почувствовал, как она кончает, ее вкус сладко-ягодный, я языком его собрал, слизал, сжал бедра и рыкнул, когда она вцепилась в мои волосы, толкнулась промежностью мне в рот.
— Я тебя всю, с ног до головы, – выдохнул и лизнул мокрые складки, и она судорогой отозвалась, моя женщина, легкой вибрацией мне по языку.
Облизал.
Весь ее оргазм.
Проглотил.
Я ее трахну бл*ть, сегодня. Член дико ломит, какая она, сука, красавица.
Поднялся, за шею взял и посмотрел в ее мутные глаза.
— Нужно еще убрать отсюда Игната, Алина, – сказал, и она вздрогнула, посмотрела прямо на меня. Отпустил ее и шагнул через бортик ванны. — Переодевайся. И поедешь со мной.
ДЕМЬЯН
Меня могут посадить.
Я не застрахован от суда человеческого, и не буду спорить, я готов ко всему. Я столько страшных вещей сотворил, что мне давно уже не снятся кошмары.
Я сам стал кошмаром.
Накинул покрывало с постели на Игната и вышел в коридор.
Алина тоже вышла, из душа, в полотенце замоталась, но я вижу, красную кожу на груди и плечах, она себя так растерла, что от нее идет пар.
— От меня отмывалась? – прижал ее к стене.
— Нет, – и сразу выдох, и мой, и ее. — От него. Отпустишь? Я оденусь.
Я и сам мокрый.
Вместе зашли в комнату.
Она достала другие джинсы, синие, и серый свитер. Я взял брюки и черную водолазку.
Одеваемся вместе. Словно проснулись только что, и по работам разъедемся, и я понимаю – не против.
Даже больше. Я хочу, чтобы так было всегда, я и она.
— Я готова, – она отвела глаза. Стесняется. Того, что было между нами, как стонала четверть часа назад и за волосы дергала меня ближе, к своим бедрам, к своей промежности.
— Я тебя хочу, Алина, – шагнул ближе и схватил ее за локти, сдержал, — и я тебя лизал. Только что. Языком между ног. И ты стонала, и ты кончила. Хватит, может, меня бояться? Я тебя получил.
— Ты хотел – ты получил Демьян, – она вырвалась и поправила свитер. — Долго хотел? Долго я думала? Поздравляю, – она не говорит, а плюет, — что дальше? Давай толкни меня вон туда, – кивнула на кожаный диван. — И трахни. Заставь. Зажми. И сделай хорошо. Да, Демьян.
— Так и сделаю, – обещаю.
И знаю – она сама не против.
Это называется полулюбовь. Когда один хочет, а второй нет, но приятно – это оно.
Любви не бывает, есть только половина. Половина во всем. Полдетства – когда убили родителей. Пол Мечты – когда надеешься, что будет новая семья. Половина зла – когда убиваешь вроде бы отвратных хомо сапиенс.
И полчеловека. Когда нарушается в голове что-то, и хочешь ее – дочь врага, всю и сразу.
И не хочет она.
— Поехали, – вышел в коридор и подхватил с полки ключи от машины. И рявкнул грубо-привычно, — живее, Алина!
Словно ничего не было.
И она молча вышла в подъезд. Будто в ванной со мной, моих губ не почувствовала.
Закрыл квартиру, спустились вниз и
