что очень мало, потому что опыта совсем нет, и мой напор встречается немного испуганным выдохом. Я это дело ловлю и тут же торможу, необычно чутко для самого себя и ситуации в целом ощущая все эмоции.
Если раньше у меня и вопросов не возникало, каким образом действовать, как вести себя с девчонкой, попавшей в лапы, то сейчас все по-другому. Почему-то.
Мягко успокаиваю, глажу своими губами ее щеки, спускаюсь ниже, к покорно подставленной шее, прикусываю мочку ушка, добиваясь тихого удивленного всхлипа, такого сладкого, что все внутри дрожать начинает синхронно с ней.
Это просто невероятно!
Мы не целуемся даже, просто трогаем ртами друг друга, словно пробуем на вкус необычное, странное, но невозможно притягательное блюдо, которое очень хочется не сожрать мгновенно, а смаковать, бесконечно долго и сладко.
Радужка вздрагивает от каждого моего прикосновения, дышит быстро и поверхностно, с легкими всхлипами, сжимает пальцы на затылке, не отталкивая, а, наоборот, прижимаясь все теснее.
Кажется, она сама не соображает, что именно сейчас делает.
И я от нее в этом мало чем отличаюсь!
Тоже нихера не соображаю, словно в первый раз девочку целую, в первый раз ее глажу, трогаю…
Новизна впечатлений поражает, инстинктивно заставляет ловить с ней синхрон, дышать так же, в том же ритме, чтоб не спугнуть, чтоб успокоить.
Скольжу опять к губам, ловлю мгновение расфокусированного, безумного взгляда, свое отражение в темных зрачках, такое же безумное, и снова целую, мягко, но настойчиво прижимаясь, ловя дрожь нетерпения и предвкушения.
В этот раз уже осознанно, привлекая весь свой немалый опыт, кайфуя от небывалой отзывчивости, незнакомой покорности и будоражащего вкуса, сейчас приправленного незнакомыми нотками согласия. Добровольного согласия.
Радужка мягко стонет мне в рот, вцепляясь пальчиками в плечи, выгибаясь так, что все внутри гореть начинает.
Это уже знакомая мне дорожка, сладкая и до безумия желанная.
Чуть-чуть напора — и она подо мной, на диване. Беспомощно смотрит ничего не соображающим взглядом, настолько беззащитным, что в любой другой раз это бы побудило меня быть жестче. Настойчивей.
Но сейчас…
Что со мной происходит такое? Почему так осторожно? Почему так? Она меня заколдовала, что ли, сейчас?
Мысли эти где-то на подкорке, далеко-далеко, не тревожат, а просто присутствуют, показывая, что я еще не совсем отъехал.
Я их не думаю, я просто про них знаю.
А думать я сейчас не способен. И планировать что-либо — тоже.
Она подо мной, такая мягкая, такая доверчивая… Как можно сейчас этим пользоваться?
Я и не собираюсь.
Я просто… Чуть-чуть… Немножко…
Кажется, я что-то такое говорю ей, мягким, едва слышным шепотом, прямо в губы, перед тем, как поцеловать. Опять погрузиться в нежный рот, словно в пропасть упасть, полную кайфа и сладости.
Радужка не сопротивляется, она обескуражена и растеряна. И хочет меня. Точно хочет. Я не проверяю, это даже в голову не приходит пока, слишком грубо…
Я просто знаю.
Ее пальцы в моих волосах, машинально сжимаю обе ладони и фиксирую по обе стороны от головы. Мне хочется полного погружения. В нее.
Сейчас.
Девочка, я хочу в тебя. Хочу до конца… Пожалуйста… Сейчас…
Голова отключается совсем от покорности, согласия… Такого никогда не было со мной… Это впервые… Такой кайф…
Ты — это кайф, моя нежность и сладость…
Ты — моя боль и горячечный бред.
Круг не покинуть и как оказалось,
Вход туда есть, а вот выхода нет
И мне не надо, ты веришь? не надо
больше путей и дороже витрин.
Ты — моя нежность, мой кайф и награда
В круг, что очерчен, за мною иди.
Я тебя встречу и мелом волшебным
Круг тот замкну, купол брошу на нас.
Будем вдвоем под одним большим небом
Плавно кружиться под свадебный вальс…
Неожиданный толчок в бок, мокрый нос в лицо, визг с обиженным скулежом!
Да блять!
Резко отрываюсь от одурманивающих губ, смотрю в полные безумия и непонимания глаза Радужки.
Переход от сладкого кайфа в реальность настолько резкий, что не сразу понимаю, что случилось.
И только вторично сунутый мне в лицо мокрый нос приводит в чувство!
Псина, мать ее!
Шарик гребанный!
Неблагодарная скотина, обломавшая весь кайф!
Ебать, я его спас, я его и убью!
— Ты что-то давно вписки не делал, Виталь… — голос одной из сестер Васильевых звучит мягко-мягко, интимно, я бы даже сказал. И в другой ситуации, или, что вернее, в другой жизни, я бы уже повелся. Красивые девочки, эти сестренки. И отзывчивые. Мы с ними отжигали много раз, прямо есть, что вспомнить…
Но теперь разве что только вспомнить, да.
Потому что на что-то серьезнее вообще не тянет.
Смотрю на тонкую ладонь, опасно подбирающуюся к ширинке, вдыхаю сладкий аромат духов… И понимаю, в очередной блядский раз понимаю, что не вставляет.
Вот вообще.
Все на месте же.
И знаю, что, стоит захотеть, сестрички будут в моей кровати уже через час.
Знаю.
И… Не хочу. Вообще не хочу. Абсолютно.
Потому что рука не та. И запах не тот. И все не то.
И совершенно не хочется мне, чтоб эти руки и этот запах перебивали тот, что сейчас есть на мне. С утра самого, когда удалось поймать Радужку у раздевалок и чуть-чуть потрогать.
И кайфануть от этого так, что никакой секс втроем с двумя развратными зажигалочками и рядом не стоит!
Понимание этого вставляет так сильно, что даже сердце замирает.
Все эти дни, что мы с Радужкой “дружим”, это ее слово, если что, не мое, я в каком-то дурмане нахожусь, в легком кайфовом эндорфиновом бреду.
Вот как пошло оно с того момента, когда поцеловал ее на диване у себя дома, так и длится, длится, длится…
Словно затяжная прелюдия перед сексом, от которой получаешь кайф не меньший, чем от самого будущего события.
В тот день, когда Шарик, без базара, самый придурастый пес на свете, прервал нас с Радужкой на очень интересном моменте, она сбежала из моего дома с такой скоростью, словно за ней людоед-изврат гнался, из тех, кто сначала жертву жрет, а потом оставшееся на десерт трахает.
Я не стал останавливать, потому что сам слегка охерел от случившегося. От своей реакции на нее, от своего отношения к ней.
Я словно в момент превратился в гребанного принца из сказки, который хочет от принцессы только на руках
