звуке голоса Эшли, но благодарен, когда она подходит к противоположной стороне стола.
— Я справлюсь.
— Знаю, но все равно могу помочь.
Такой бессмысленный обмен словами, но смысл ясен.
Она не позволит мне оттолкнуть ее.
Я не знаю, что чувствую по этому поводу.
Часть меня благодарна, другая в ужасе.
То, что должно было стать обедом, растянулось до позднего вечера, когда Бетани настояла на том, чтобы взять Эллиот с собой за покупками и «девчачьими штучками». Я пытался убедить свою упрямую невестку, что ей не нужно этого делать, но она не приняла «нет» в качестве ответа. Эшли и Бетани забрали Эллиот, пока я готовился к проповеди для следующей недели. Как бы сильно я ни скучал по своей дочери, я был благодарен, что она могла проводить время с другими женщинами и, надеюсь, получить ответы на все те вопросы, которые заставляют меня нервничать.
Когда девочки появились дома, было шесть часов, и у них были пакеты с греческой едой, а также еще несколько пакетов, с которыми Эллиот побежала в свою комнату. Мы ужинали, пока Бетани рассказывала истории о моем брате, которые заставляли нас всех смеяться, и как раз в тот момент, когда я думал, что вечер подходит к концу, Эллиот включила свою лучшую мольбу и уговорила их остаться на фильм.
Что подводит меня к настоящему моменту. Мои глаза прикованы к моей дочери, голова которой покоиться на коленях Бетани, а ноги — на коленях Эшли. Одна проводит пальцами по волосам моей дочери, а другая рисует узоры на ее ногах. Веки Эллиот закрываются уже, по меньшей мере, тридцать минут, но каждый раз, когда я предлагаю ей лечь спать, она настаивает, что не спит. Идут титры «Принцессы и лягушки», и как бы я ни хотел сидеть здесь всю ночь, наблюдая, как мою дочь любят, пришло время уложить ее спать.
Как обломщик вечеринок, я нажимаю на пульт и выключаю телевизор. Эллиот сонно протестует, но после всех событий дня, думаю, она слишком устала, чтобы настаивать на более позднем отходе ко сну.
— Прости, Эллиот, но тебе завтра в школу. Тебе нужно идти спать.
Она стонет и скатывается с дивана.
— Давай, я почитаю тебе сказку. — Я протягиваю руку своей дочери. — Иди наверх.
— А Эшли сможет это сделать? — спрашивает она.
Сначала я сомневаюсь, правильно ли ее расслышал, но по шокированному выражению лица Эшли знаю, что мы оба слышали одно и то же.
Бетани гордо улыбается и встает.
— Конечно, может.
Эшли собрала свои длинные волосы в хвост где-то в течение дня и сбросила туфли у двери. Ее красивые ножки были выставлены напоказ под чулками в сеточку, пока она смотрела фильм, периодически шевеля пальцами ног и потирая ступни друг о друга — это зрелище, которое я не скоро забуду.
Эшли встает, что-то бормочет Бетани, затем слишком широко улыбается Эллиот.
— Да. Ладно, пошли. Время отхода ко сну. Отлично.
Я усмехаюсь, видя Эшли такой уязвимой. Предоставьте ребенку полностью выбить ее из колеи.
— Спокойной ночи, милая. — Я присаживаюсь на корточки и целую ее в щеку. — Я приду, чтобы помолиться с тобой после рассказа.
— Все в порядке, папа. — Она льнет к Эшли. — Эшли может это сделать.
Я смотрю в испуганные глаза Эшли.
— Ты не обязана этого делать.
— Я справлюсь. — Она сжимает мое плечо, проходя мимо, и тепло ее прикосновения остается еще долго после того, как девушка выходит из комнаты.
Поворачиваюсь к Бетани, которая прикрывает то, что, как я предполагаю, является широкой улыбкой.
— Что тут смешного?
— Ничего, — говорит она, убирая со стола миски с попкорном и чашки. — Они действительно хорошо ладят, вот и все.
Я хватаю пледы, которые были у девочек на диване, и складываю их.
— Похоже, она действительно нравится Эллиот.
Из кухни она одаривает меня понимающей улыбкой.
— Только Эллиот?
Я хихикаю и сосредотачиваюсь на складывании одеял.
— Вижу, твой муж добрался и до тебя.
— Нет. Просто говорю то, что вижу.
Убрав одеяла в шкаф, я направляюсь на кухню, пока Бетани закрывает посудомоечную машину. Я опираюсь бедром на стойку и скрещиваю руки на груди.
— Бетани, послушай, я не хочу, чтобы вы с Джесайей возлагали большие надежды на…
Я даже не могу произнести это вслух — по крайней мере, не сейчас, когда Мэгги смотрит на меня прямо над раковиной. Тот факт, что я вообще веду этот разговор, делает меня ужасным мужем.
— Ваши отношения с Эшли?
И это именно та фраза, которой я пытался избежать.
— Она удивительный человек, — говорит Бетани. — Ты окажешь себе огромную медвежью услугу, если хотя бы не попытаешься завязать с ней дружбу.
— Мы друзья.
Она наклоняет голову.
— С каких это пор?
— С тех пор, как… подожди, что ты имеешь в виду?
— Вы, ребята, тусуетесь, как друзья? — Она ждет моего ответа, приподняв брови.
— Ну, нет, но когда мы видим друг друга, то дружелюбны.
Уголки ее рта опускаются вниз.
— Это не одно и то же.
— У меня сейчас много дел в церкви. — Я не вдаюсь в подробности расследования, потому что, если оно дойдет до Джеса, он обязательно вызовет свою кавалерию высокооплачиваемых адвокатов, и боюсь, что это привлечет больше внимания к делу, а также выставит меня виновным. Что, конечно же, не так. — Между этим и Эллиот у меня не так много времени для друзей.
— Это ложь.
Я отодвигаюсь от нее, оскорбленный.
— Нет, это не так. Я не лгу.
— Неважно, — говорит она с надменным выражением лица. — Оправдывай это сколько хочешь, это все равно ложь. Ты не хочешь тратить время на друзей. Но ты мог бы, если бы попытался.
— Я знаю, что ты делаешь. Ты надеешься, что мы встретимся несколько раз и станем ближе, и, в конце концов, между нами возникнет нечто более сильное, чем дружба. — Идея этого не вызывает у меня полного отвращения, что является сюрпризом. Мысль о каких-либо отношениях с женщиной, кроме Мэгги, вызывала у меня тошноту с тех пор, как она умерла. — Я всегда был и всегда буду влюблен в Мэгги.
— Хорошо, — говорит она.
— И это все?
— Да. Я хочу для тебя самого лучшего. Если лучше быть одному, тогда займись этим. — Она убирает книжки-раскраски и цветные карандаши, оставленные Эллиот ранее. — Я чувствую, что… — Она задумчиво смотрит на стол, потом на меня. — Разве ты не читал однажды проповедь о том, что мы не созданы для одиночества?
— Это не совсем…
— Теперь я вспомнила. Ты сказал, что мы созданы
