Ба не поленилась сходить за очками, осторожно вытянула листок из-под руки сладко спящего внуки и с изумлением прочла:
– Из лесу,
как в детской песенке,
под Новый год
пушисто-колючею недотрогою
в дом занесли, чтоб водить хоровод…
Надолго ли?
Чтоб через день-другой
Выбросить поутру,
Словно и не было
Праздничного излучения.
Хрупкая елочка
На декабрьском ветру,
Как сохранить
твое живое свечение?!
Ба еще постояла, глядя на спящего внука, на листок с помарками, зачеркнутыми строчками и косыми неровными буквами. Левушка написал стихи?! Левушка, который не рифмовал даже в детстве, а с поэзией знакомился строго в рамках школьной программы, имея по литературе твердую тройку, и все, что не относилось к естественным и точным наукам, считал уделом никчемных бездельников, Левушка написал стихи?! Хорошие стихи, насколько она могла судить. Да что там – не хуже, чем у Пастернака! Ба еще постояла, не в силах справиться с изумлением. Подумав, пододвинула листок на место и даже не стала выключать настольную лампу. Что ж, она в курсе, а Левушке ни к чему об этом знать. Ба отправилась к себе, легла – и на удивление быстро уснула. На этот раз ей приснился замечательный сон: она маленькая, спит в своей кровати, а в углу комнаты папа и мама наряжают елку. На самом деле она, конечно, не спит, но не хочет огорчать родителей, которые готовят ей сюрприз. Они кладут под елку куклу и мандарины, и грецкие орехи в серебряной фольге и говорят о том, как завтра обрадуется Лиза. И маленькая Лиза под их долгий тихий разговор и сдерживаемый смех в самом деле наконец засыпает, предвкушая завтрашний счастливый день и много-много других счастливых дней впереди, да что дней – целую счастливую жизнь…
День пятый
Визит Санта-Клауса
Однако хороший сон оказался не в руку. В восемь утра примчался Герман Иванович. Вид у него был совершенно несчастный. Выяснилось, что Женя рано утром отправилась на вокзал, чтобы уехать домой, но в кассе ей отказались продать билет без паспорта. Она вернулась и, набравшись храбрости, только что позвонила своей работодательнице.
– Если бы вы слышали, что она ей наговорила! – округлив глаза, шептал сосед. – Она так кричала на Женечку! Сказала, что не вернет паспорт, пока Женя не заплатит штраф и не выплатит стоимость пропавшего товара. Она сказала, что это сорок тысяч рублей! Безумие, просто безумие!
– А что Женя?
– Ничего. Сидит, молчит. Не плачет. Давайте, говорит, Герман Иванович, будем елку наряжать, завтра Новый год. И голос у нее такой… Чуть не плачет. А вчера, когда мы от вас пришли, она улыбалась, как солнышко! – В глазах Германа Ивановича плескалось неподдельное отчаяние.
– Но что же мы можем сделать, голубчик? – растерянно спросила Ба. – Мы в этом ничего не понимаем. Может быть, обратиться в милицию? Ведь нельзя же человеку без паспорта.
– Ни в коем случае! – испугался Герман Иванович. – Милиция ищет преступников, вот они Женю преступником и сделают. Ее начальница как раз и кричала, что она напишет на нее заявление и что Женю посадят! Уму непостижимо, какие у нас законы!
– Да что вы такое говорите – посадят, – возмутилась Ба, но без особой уверенности в голосе. – Теперь не старые времена.
– Теперь еще хуже, – отчего-то опять перешел на шепот Герман Иванович. – Теперь у нас капитализм, и государственная машина защищает краеугольный камень системы – частную собственность! То есть вот эти вот салюты, которые они сами же и забрали…
Они сидели друг напротив друга за кухонным столом и в отчаянии смотрели друг на друга. Эту немую сцену прервал звонок в дверь.
– Слышь, Лизавета! – орала под дверью Галина. – Я это! Да, блин, не бойся, открывай! Не спишь ведь, я знаю!
– Ну и чего ты кричишь, будто на пожаре? – упрекнула ее Ба, распахивая дверь.
– Так я же знаю, что ты сидишь, как клоп в ковре, той девке, которая про квартиры ходит, открывать не хочешь. А я первого числа поеду новую смотреть! – похвасталась Галина.
– Ты пришла, чтобы мне об этом рассказать? – холодно осведомилась Ба. – Спасибо, я поняла. И почему ты не на работе?
– А у нас выходной. И подарки дали, – погордилась Галина. – То есть я пришла-то за мукой. Затеялась пирог печь, с грибами. А мука-то, б… вся и кончилась. Дашь?
– Дам, – поморщилась Ба. – Ты хоть бы Германа Ивановича постыдилась, Галина, раз на меня тебе наплевать. Вот, держи. Отсыпь, сколько надо, и принеси пакет обратно, у меня тоже последний. Дверь не закрывай.
Когда Галина удалилась с пакетом муки, Герман Иванович, понизив голос – шумной и несдержанной на язык Галины он всегда побаивался, – пожаловался:
– Вы знаете, Елизавета Владимировна, последние несколько дней с ней явно что-то не так. Она приходит с работы и начинает страшно ругаться. Раньше такого не было. То есть я через стенку не слышал… почти. А последние дня три – просто невозможно. Уши вянут, как говорят мои студенты. Вы же знаете, что у нас звукоизоляция плохая. Если бы я жил один, я бы смирился, но теперь у меня в доме молодая девушка. Как вы считаете, может быть, нам с ней поговорить?
– Вы говорите, последние дня три? – вдруг повеселела Ба. – Это интересно. Дело в том, что ей на работе строго-настрого запрещено выражаться, так она теперь, получается, дома таким образом снимает напряжение.
– А мне… нам-то что делать? – жалобно спросил Герман Иванович.
– Потерпите, – утешила его Ба. – Будем надеяться, что это переходный период.
– А чего у вас рожи такие кислые? – весело поинтересовалась Галина, вернувшись с пакетом. – Новый год, бляха-муха, на носу, радоваться надо, а они сидят. Скучные вы, потому что непьющие. Радости у вас в жизни нету.
– Иди-иди, дела у нас, – не поддержала разговор Ба.
– Да что случилось-то, мать вашу?! Можете мне сказать? – возмутилась Галина, с размаху плюхнув пакет на стол. – Вроде я не чужой человек. Заболел, что ли, кто?
Пожав плечами – все равно добром не отстанет – Ба сказала:
– У Германа Ивановича живет девушка, он ее… Ну, в общем, дальняя родственница приехала сюда учиться, ей жить негде, и она пока у нас поживет. Но у нее паспорта нет. Она на рынке работала, и хозяйка паспорт в залог взяла. И товар забрали какие-то проверяющие. Деньги с нее требуют, а где их взять? И домой на Новый год она без паспорта не смогла уехать.
