И теперь сижу словно заведенный, на низком старте, потому что следующая пара ее, литература русская, ептить, любимый мой предмет. Сегодня я еще Александровну не видел, иначе набросился бы к чертовой матери, позабыв обо всем, утащил бы в темный угол и…
Нельзя, она не оценит, и тараканы ее правильные — тоже. Приходится терпеть, куда деваться.
— Слышь, Ромео, подъем, — снова Белый.
Моргаю, осматриваюсь вокруг, понимаю, что пара закончилась, пока я в облаках летал. Одногруппники один за другим покидают аудиторию, и только я один, как дебил последний, продолжаю просиживать зад.
— Ты бы хоть рожу попроще сделал, а то так и читается: я наконец-то ее трахнул.
— Лучше завали, — огрызаюсь.
Знаю, что он не со зла, просто выражаться корректно разучился в силу определенных обстоятельств, а все равно злюсь, потому что речь об Александровне и, черт возьми, я, наверное, окончательно умом тронулся, раз лучшему другу морду готов набить за один лишь косой взгляд и неверно сказанное слово.
— Ничего не было, — отмахиваюсь, бросаю в рюкзак тетрадь с ручкой, и не глядя на друга, шагаю на выход.
— Клык, — раздается за спиной, — бля, Клык, да хорош, ладно прости, я перегнул.
— Перегнул, — соглашаюсь.
— Ну ты хоть продвинулся, или все буксуешь?
— А ты? — останавливаюсь резко, смотрю ему в глаза, намекая на нашу англичанку.
Прекрасно понимаю, что вляпался он точно также, вот прямо в первый день. И даже если сейчас отрицать станет, ничего не изменится.
— Понял, отвалил.
— То-то же.
— Ладно, ты иди, я ща.
— Ты куда? — интересуюсь, когда он внезапно разворачивается и идет в противоположную сторону.
— Отлить, мамочка, отлить, — орет на весь коридор и ржет.
— Ой, да пошел ты.
Белого не дожидаюсь, иду в сторону нужной мне аудитории. А у самого сердце колотится так, что я глохну практически от грохочущего в ушах пульса. Единственное, совершенно нестерпимое желание увидеть ее, дотронуться, с ума сводит просто. Хочу ее, хочу видеть смущенную улыбку, чтобы взгляд отводила, краснела так, как только она умеет. Пока иду по коридору, ловлю на себе странные взгляды проходящих мимо. А похрен, потому что я сейчас ее увижу, и плевать всех.
Дохожу до аудитории, вхожу внутрь и осмотревшись вокруг, не нахожу никого, кроме Сони, уставившейся в маленькое зеркальце и подтирающей салфеткой область под глазами. Понимаю, что сейчас перемена, но все равно ведь странно, ни сумок, ни вещей одногруппников не наблюдаю. Преподавательский стол и кафедра также пустуют, ни единой бумажки.
— Хкмм, — привлекаю внимание Никитиной.
Она вздрагивает, практически подпрыгнув на месте, быстро убирает зеркало и салфетку в карман и начинает тараторить.
— Ты Егор Волков, да? Я еще не успела с вами познакомиться, — под «вами» очевидно имеет в виду и Белого.
— Ага, — пожимаю плечами и собираюсь уже занять место, когда Соня меня останавливает.
— Подожди, пары не будет, я потому здесь и сижу, я уже в чате всех предупредила, а твоего номера не знаю, не записала, вот и жду вас тут.
— В смысле не будет?
— В прямом, — Никитина встает со стула. — Ксения Александровна заболела, во всяком случае так говорят, так что сегодня не будет. И Белову передай, пожалуйста, а я пойду, ладно, я тороплюсь, — произносит спешно, а я, несмотря на разочарование, разливающееся по телу, все же замечаю одну примечательную вещь. Красные и слегка припухшие глаза Никитиной. Девчонка явно плакала.
— Эй, — хватаю ее за руку. — У тебя все хорошо? — интересуюсь зачем-то, мне в общем-то все равно быть должно, я ее в третий раз в жизни вижу.
— Да, отпусти, пожалуйста, — дергает руку, и я выпускаю ее из своей.
— Ты из-за Хасанова что ли? Да брось, отработаешь, ну подумаешь, выгнали.
— Отработаю, — усмехается, — не буду я ничего отрабатывать, — произносит как-то грустно.
— В смысле?
— В прямом, это не первый раз, я пары его пропускала, несколько раз опаздывала, у меня этих пропусков, да и он не даст, он меня с первого дня терпеть не может, взъелся за что-то, — она улыбается, поджимает губы, — да хрен с ним с этим козлом и универом, я умная, перепоступлю, может даже в Москву. Я пойду.
— Стой, ты уверена, что ничего не перепутала и пары точно не будет?
— Точно, — кивает и быстро убегает, а я стою и понимаю, что придушу эту заразу правильную.
Болеет она, как же. Вчера вполне здорова была. Совпадение? Не думаю. Все же переоценил я свою неотразимость и недооценил ее тараканов, раз даже на работу не вышла. Нет, ну что за женщина. Впрочем, сам виноват, нельзя, просто нельзя оставлять женщин наедине с их тараканами, не нужно было ее никуда отпускать. Ну это я от неопытности, и отчасти собственной глупости, знал, должен был понимать, что Александровна чего-нибудь выкинет. Ладно, уроком будет.
Пара Александровны последняя, я, млин, пять отсидел с шилом в заднице, чтобы такой облом получить под конец. Кто же знал, что она в очередной раз вот такой финт с ушами выкинет. Зайка трусливая. Ничего, солнышко, я же упертый, а после вчерашнего — вдвойне.
Усмехаюсь про себя, по пути набираю сообщение Белому и иду к машине. Сначала нужно заскочить домой, собрать вещи, а то как-то не айс. Того, что у деда в квартире отыскал, как-то маловато будет.
Пока еду, надеюсь лишь на то, что с отцом мне видеться не придется, не готов я сейчас его нотации выслушивать, а после моей выходки — это неизбежно. Я ведь телефон только утром включил, а он мне полночи названивал.
К счастью, когда приезжаю в родительский дом, встречать меня выходит только мать.
— Нагулялся? — выдает в своем репертуаре, уперев ладони в бока. — Я даже спрашивать не буду, куда ты вчера делся, — продолжает, пока я иду к дому.
— И не надо, я все равно не скажу.
— Долго ты будешь отца злить? — интересуется, следуя за мной.
— Я его не злил.
— Он тебе полночи дозвониться пытался.
— Я был занят.
— Позволь полюбопытствовать, чем?
— Не позволю. Мам, я за вещами только заехал, просто не делай мне мозги, я правда тороплюсь, — иду в сторону лестницы, поднимаюсь наверх, мамам ступает следом.
В комнате достаю из шкафа спортивную сумку и кидаю все, что попадается под руку, не разбирая совершенно. Потом разберусь.
— Егор, — уже мягче обращается ко мне мать, садится на край кровати, наблюдая за тем, как я собираю вещи. — Что с тобой происходит? — спрашивает как-то устало и я только теперь замечаю ее взгляд. Подавленный, какой-то пустой совершенно. А ведь она у меня боевая.
— Мам, нормально все.
Она улыбается грустно, словно не верит, а мне становится стыдно. Она ведь в жизни вопросов лишних не задаст, и переживать будет молча. Подхожу к ней, опускаюсь на корточки, заглядываю в глаза.
— Все хорошо, мам, правда.
— Тогда почему дома не появляешься? Живешь у деда? Не смотри на меня так, я ему звонила.
— Просто так надо, мам.
— Ну надо так надо, — вздыхает и поднимается на ноги.
— Мы, ты обиделась что ли?
— Я не твой отец, чтобы обижаться. Просто пообещай мне, что больше не наделаешь глупостей, — она снова становится похожа на ту, к которой я привык.
— Обещаю, — говорю не задумываясь.
— И с отцом поговори, он переживает.
— Ага.
— Егор.
— Мам.
— Ой, все, — отмахивается и уходит. И что это было?
Быстро набиваю сумку вещами, вспомнив, что видеться с отцом я сегодня не планировал. Не готов я к серьезным разговорами и ссориться тоже не готов. Пусть остынет сначала, в себя придет, потом можно будет и поговорить.
Беру сумку, выхожу из комнаты и спускаюсь вниз. Маму застаю в гостиной. Она больше не пытается завести разговор, только обнимает меня, целует и я, попрощавшись, иду к машине. Все мысли лишь о ней, о заразе, прогуливающей работу и вынуждающей меня наведываться в гости. Пусть я и не против, к тому же детская машинка наконец перекочует из моего багажника в квартиру Александровны.
