ведь правильно понял, что пощечиной дело не ограничилось?
«Поговорить и побеседовать — это означает «избить»? — подумала я.
Я выпустила подругу из объятий, и села напротив. На лице Марго было написано сомнение, и я решила вмешаться:
— Андрей, давай я скажу тебе чуть позже. Если Марго надумает — поговоришь с ее отцом.
— Нет, почему, я хочу… — начала Марго, но я ее перебила.
— Не сейчас. Потом ведь пожалеть можешь, — я взяла подругу за руку. — Подумай, и завтра поговорим. На горячую голову такие дела не решают. Ты сейчас попросишь проучить дядю Радика сгоряча, а потом что? Я ведь знаю тебя! Идем-ка в комнату!
Я потянула Марго за собой, чтобы она ничего не ляпнула. Подруга, конечно, не отличалась бездумными поступками, но вдруг? Для нее даже татуировка — событие.
И это событие вон чем обернулось…
— Размещайся, — я кивнула на диван. — Или, если хочешь, я уступлю тебе комнату, а сама переберусь сюда?
— Нет-нет… можно я сегодня с тобой посплю? — Марго вцепилась в меня. Пальцы ее были холодными, руки дрожали, выдавая то, что происходит у нее на душе.
Бедная моя!
— Конечно, тогда иди в комнату. Я выставлю Андрея, и приду. И, Марго… он сильно тебя бил? Может, нужен врач?
— Вроде бы нет, — в голосе Марго была неуверенность. — Голова только болит — я о стену приложилась сильно. Если есть какая-нибудь заморозка — принеси пожалуйста. Я пока здесь побуду, пока Андрей не уйдет. Не хочу показываться ему на глаза, стыдно как-то…
Стыдно ей! Это отцу ее должно быть стыдно! А я ведь не знала про те пощечины, которыми он часто ее награждал, и которые Марго не считает за избиения и за насилие. Подумаешь, пощечина… А то, что ее дает мужчина своей большой рукой — а у дяди Радика руки огромные, и силищи в нем много — это ничего? И ведь из-за ерунды какой-то!
Нет уж, даже если Марго передумает, и пойдет к родителям на поклон — не отпущу!
— Как она? — спросил Андрей. Он стоял в прихожей, и в руке держал куртку. — Я мешать не буду, пойду.
— Плохо, — ответила я, открывая дверь и раздумывая: вызывать врача, или нет. — Андрей, не нужно ничего делать с ее отцом, хорошо? Марго сама себя потом винить будет.
— Хорошо, — с отвращением произнес мужчина. — Но, как по мне, этот ее отец, если его так можно назвать, заслужил реанимацию. Я бы никогда не ударил девушку, а тем более свою дочь!
Я быстро попрощалась с Андреем, торопясь к подруге.
— Я заеду за тобой, и поедем к твоей бабушке, — это Андрей сказал уже тогда, когда я закрывала перед его носом дверь.
Скорую я все-таки вызвала, хоть Марго и просила меня этого не делать. Обычно я прислушиваюсь к желаниям близких мне людей, но когда я проводила Андрея, и взяла из морозильной камеры пакет с замороженным горошком, чтобы Маргарита могла приложить его к голове, я вошла в комнату, и увидела ужасную картину.
Марго стояла в одном белье, переодеваясь в домашнюю одежду, и все ее тело было в побоях, будто ее пинали. Пинали тяжелыми ботинками. На плечах были видны следы синяков от чужих рук, силой удерживавших ее. На животе, на груди, на ногах — всюду синяки и ссадины.
— Мы в полицию должны сообщить, — устало сказала пожилая женщина-врач, осмотревшая Марго.
— Я упала…
— Конечно упали. А я — не медик, по-вашему? И травмы не различаю? Сколько раз слышала от женщин: «я упала», «на лице синяки, и голова разбита, потому что книга с полки упала»… и на нож потом такие неаккуратные тоже сами напарываются. Хотите совет? Уходите от своего парня, раз он руку поднимает! А то либо сами окажетесь в реанимации, или в морге, или ему отпор дадите, за что и пострадаете. В тюрьмах много таких женщин, которые терпели-терпели, но сорвались.
Я видела, что Марго уже остыла, и гнев ее на отца утих. Мести она не желала, и я вступила в беседу:
— Я поговорю с ней, и мы обратимся куда следует. Не мучайте ее, пожалуйста. Видите ведь, в каком состоянии моя подруга!
«Я сама уговорю ее обратиться в полицию! — подумала я. — Или, хотя бы, попрошу не общаться больше со своей семьей!»
— Тошнит? Голова кружится? — опрашивала женщина подругу. — В глазах двоится?
— Нет. Просто побаливает.
Когда осмотр был закончен, нам выдали рецепт на лекарства — гели, снимающие отеки, и ускоряющие заживление ран.
— Сотрясения нет, но я бы посоветовала снимок сделать.
— Я на днях схожу в поликлинику, — пообещала Марго, которой было неприятно общее внимание к ее травмам.
Когда я закрыла дверь, и протерла пол от чужих грязных ботинок, а Марго вышла из душа, я достала какао из своих стратегических запасов, и отнесла чашки в комнату. Сна не было ни в одном глазу, хоть и стояла глубокая ночь.
— Давай не будем пока это обсуждать! — сказала Марго, едва я вошла в комнату. — Больше я этого не допущу, домой не вернусь даже за ноутбуком и тетрадями. Но, прошу тебя, давай мы больше не будем про это говорить!
— Как скажешь, — согласилась я, и протянула подруге чашку какао. — Ну и день сегодня! Безумный!
— Точно! Но ты, как я вижу, провела его весьма приятно, — подруга легонько толкнула меня плечом.
— Мммм…
Я не знала, что на это ответить. Марго ведь не слепая, и заметила все, что надо и не надо.
— Ты теперь с ним? По-настоящему, я имею ввиду!
— Не уверена, — вздохнула я.
— У вас с ним было?
— Нет, — я отхлебнула какао. — Вернее, почти. Мы чуть не… ну, ты понимаешь.
Марго улыбнулась, но затем лицо ее приняло встревоженное выражение.
— Он ведь не заставлял тебя?
— Нет, — я рассмеялась. — Не заставлял. Я сама хотела… тогда. Но хорошо, что ничего не было.
— Почему?
— Все как-то не так. Не могу объяснить, но у меня такое чувство, что все это неправильно. Что я чего-то не вижу, не понимаю, — я пыталась подобрать слова, чтобы объяснить подруге свое смятение. И объяснить его самой себе. — Я будто плыву по течению в бурном потоке, и ничего от меня самой не зависит. Время летит, дни перегружены событиями, и у меня даже времени нет, как и сил, подумать над всем этим.
— Ого! А не усложняешь ли ты все? В этом деле мысли только мешают, как правило.
— И это говоришь мне ты? — рассмеялась я. — Самая разумная из нас? Та Марго,
