— Резонно. Я бы тоже написала про тебя отдельную книжку, если бы ты меня лечил. Ну все, мне пора. Проводи меня до калитки, а дальше я доберусь сама.
Ошеров хотел ее поцеловать, но она отстранилась. Глядя на этого доктора, такого преуспевающего и умного, который, несмотря ни на что, сотворил свой собственный мир в большом мире хаоса, она поняла, что недооценила его в тот день…
— Если честно, то мне бы не хотелось, чтобы ты вспоминал меня такой, какой видел там, в больнице, на кушетке… Не знаю, что на меня тогда нашло.
— Это все объяснимо: шел снег, в больнице никого не было, в кабинете, где стояла кушетка, оказались двое: мужчина и женщина. Не бери в голову, такое иногда бывает… Так ты действительно уезжаешь?
— Да, завтра, наверное. С вашими убийствами и так все ясно: Любу зарезал Аржанухин, а Ларису занесло на ферму какое-то сексуальное приключение… Просто у нее оказалось слабое сердце. Видишь, как все просто…
— Может, ты и права. Но я не обещаю тебе, что не буду вспоминать тебя такой, какой хотел бы видеть каждый день: страстной, неуправляемой и умной во всем, что касается чувственности. Это тоже дар.
Она вышла от Ошеровых с чувством выполненного долга. Доктор так ничего и не понял.
— Я знаю, кто убил этих женщин: и Ларису, и Любу, — сказала с порога Наталия, отряхиваясь от снега и радуясь тому, что она наконец в тепле, где есть возможность поужинать в компании приятных людей.
Логинов помог ей раздеться. В гостиной было накурено: Ведерников и Селезнев пили пиво, грызли соленые орешки и отдыхали душой и телом. Вместе с Логиновым они составили очень гармоничную троицу.
— А где же Люся? — удивилась Наталия. — Неужели до сих пор не пришла?
— Нет, ее не было… Мы здесь немного похозяйничали, сварили картошки, купили селедки… Я все приготовил, мы ждали только тебя.
— Игорь, я не сяду есть, пока мы не найдем Люсю… Может, подождете еще немного? — обратилась она к Володе с Толиком. — Мы сейчас только сходим к ней на квартиру — туда и обратно, и все…
Игорь накинул полушубок, Наталии снова пришлось одеваться, но уже через полчаса они стучали в Люсину квартиру, которую нашли с большим трудом, поскольку она находилась на другом конце деревни.
— Без толку стучать, ты же видел, что свет в окнах не горит. Но, если сможешь, открой.
Я прихватила на всякий случай инструмент… — И она достала из сумочки связку отмычек, которыми обзавелась еще осенью.
Они открыли дверь и вошли в квартиру.
— Если сейчас окажется, что она лежит в ванне с перерезанными венами, я себе этого никогда не прощу..
Но Люси, к счастью или к несчастью, нигде не было. Они вышли из квартиры в подъезд.
Наталия сунула руку в карман шубы, чтобы достать сигареты, но снова наткнулась на письмо Логинова.
— Смотри, ношу с собой, как реликвию… — Она повертела конверт перед самым носом Игоря. — Спасибо за письмо. Это было так мило…
Логинов, схватив ее за запястье, выхватил конверт:
— Это не мое письмо. Ты что-то напутала.
Наталия взглянула на конверт: это был не тот конверт. К тому же он был запечатанным.
Она вскрыла его, достала сложенный пополам листок и быстро пробежала по нему глазами: «Уезжайте немедленно. Теперь Ваша очередь».
Она протянула письмо Логинову:
— Игорь, что бы это значило?
— А где ты только что была?
— У Ошеровых. Но письмо могло пролежать в кармане и день, и два… Мне страшно.
— Тогда я тебя увезу отсюда. Может, хотя бы на этот раз ты по-настоящему испугаешься и уедешь.
— Но что значит «Ваша очередь»?
— А ты что, маленькая? Не понимаешь?
Смотри, когда поймешь, поздно будет. Пойдем отсюда… Здесь кошками пахнет.
Они довольно долго блуждали по поселку, проваливаясь в снег и чертыхаясь, но вдруг услышали музыку.
— Здесь что, поблизости клуб?
— Вообще-то, нет… Может, просто люди отдыхают… Кстати, вы там расслабляетесь, а кто работать-то будет? Надеюсь, ты ничего не рассказал им про Ванеева?
— Рассказал, — сказал Логинов и вздохнул. — Можешь меня, конечно, прибить, но ведь это же так важно…
Она остановилась и, с трудом сдерживаясь, чтобы не залепить ему пощечину, сжала кулаки:
— Да как ты посмел? Я же тебя просила! Это моя работа. Это я ездила в город и искала прокат… Почему ты вечно ставишь меня в идиотское положение? И что они сделали с Ванеевым?
— Арестовали его. — Логинов отвернулся, чтобы не видеть лица взбешенной Наталии.
Чувство долга вновь взяло верх над его любовью к этой неспокойной женщине.
— Негодяй! Не хочу тебя видеть. Ты же мне все испортил. Понимаешь ты или нет?
— Сейчас с ним разбираются… Ты можешь назвать адрес того пункта проката, где он брал эти костюмы?
— Может, тебе дать и ключи от дома, где улики лежат? Прошелся своими грубыми сапожищами по моему расследованию, все испортил, взял не того, кого надо было… И зачем я, дура, только тебе все рассказала?
— Да успокойся ты, на самом-то деле…
— Я ненавижу тебя, твою упертость, никому не нужную принципиальность, отсутствие элементарного желания как-то улучшить свою жизнь, обеспечить свою любимую женщину, наконец… Для тебя существует только удовлетворение собственных амбиций, и все.
А для меня существует весь мир, большой и светлый, как Елисейские поля, и сложный, как философия Бунюэля… Что ты вообще знаешь о жизни? Видел ли ты эту самую жизнь иначе, чем посредством трупных пятен, отпечатков пальцев и запахов разлагающихся трупов? Ты ограничен, как оконная рама.
Так, негодуя по поводу того, что ей испортили весь ход расследования, и понимая, что ей теперь делать в Вязовке в принципе нечего, поскольку инициатива ускользнула из ее рук и довести дело до конца ей просто не дадут в силу определенных причин, Наталия вышла в сопровождении онемевшего от всего услышанного Логинова.., к ферме.
Остановилась и замолкла на полуслове. Откуда-то, со стороны молочного склада или даже дальше, доносилась музыка. И настолько знакомая, что Наталию бросило в жар.
— Тарантелла! — крикнула она. — Там кто-то танцует тарантеллу… Пойдем скорее. Это же ферма, где нашли Ларису Ванееву… Смотри, видишь сторожа? Он, скотина, опять спит пьяный… Боже, посмотри, что тут…
Она забежала за молочный склад и нетвердой от страха походкой подошла к двери, ведущей в какой-то большой сарай, ярко освещенный изнутри. Там, в центре сарая, на соломе лежала женщина в красной юбке и белой блузке… Голова ее была запрокинута, под расстегнутой блузкой, на груди блестели капли пота. Влажными были и волосы, разметавшиеся по соломе… Раскинутые руки, разведенные в сторону ноги, задравшаяся юбка, открывающая взгляду стройные обтянутые белыми чулками бедра…
