Я закусываю губу и киваю, страх разочаровать его сильнее, чем страх боли.
Его рука обхватывает мой затылок, притягивая мое лицо к своему.
— Я позабочусь о тебе, дорогая. Дыши через боль.
Он выдыхает, а я втягиваю воздух, и из уголка моего глаза вытекает слеза. Глупая. Я пытаюсь убрать руку, чтобы вытереть ее со щеки, но он отбивает ее, его рот впивается поцелуями в мою челюсть, пока не достигает дорожки влаги, слизывая ее.
Его бедра движутся вперед, но он замирает, встретив сопротивление, а затем одним толчком проникает внутрь. Мои руки обхватывают его плечи, мои ногти впиваются в него так сильно, что, я уверена, они пускают кровь.
Наше дыхание смешивается в пространстве между нами, и когда он начинает медленно двигаться, его губы касаются моих с каждым толчком. Жжение теперь сопровождается глубокой пульсацией, как синяк, который глубоко засел, но я сосредотачиваюсь на полноте, а не на боли.
— Тебе приятно? — спрашиваю я.
Его бедра прижимаются глубже.
— Невероятно.
Когда он продолжает двигаться во мне, жжение уступает место блаженному онемению, позволяя мне сосредоточиться на острых углах его лица. На том, как его глаза впитывают меня, словно я солнце, и он отчаянно жаждет его лучей.
Дискомфорт все еще присутствует, но есть и ниточка удовольствия, проходящая через всю мое влагалище просто от ощущения его внутри меня. От осознания того, что это я заставляю его чувствовать себя так. Что он опускает свои стены ради меня.
Я поднимаю верхнюю часть тела с кровати, мои груди врезаются в ткань его рубашки.
— Ты собираешься кончить в меня? — шепчу я ему на ухо, мое тело пылает от грязных слов, сорвавшихся с моих губ.
Я не уверена, что дает мне смелость сказать это, но каким-то образом, когда я с ним, я делаю то, о чем даже не подозревала.
Его бедра дергаются, руки хватают мои вокруг себя и прижимают их над моей головой, его ладони оборачиваются вокруг моих запястий.
— Ты этого хочешь? — спрашивает он. — Хочешь, чтобы я разделил тебя на части и кончил так глубоко, что ты будешь чувствовать меня ещё несколько дней?
Я стону, мой пресс напрягается, а ноги дрожат.
— Да.
Его бедра двигаются быстрее, его яйца шлепаются об меня при каждом толчке, его ладони так глубоко прижимаются к моим запястьям, что мои руки покалывает. А потом он напрягается, его движения становятся прерывистыми, когда он вдавливается так глубоко, как только может.
Я чувствую, как он пульсирует, выплеск за выплеском, выстреливая глубоко внутрь меня, его низкий стон заставляет мои внутренние стенки сжиматься, пытаясь растянуть удовольствие .
Он рушится на меня сверху, его пальцы ослабляют мои запястья, и я клянусь Богом, в этот момент я никогда не чувствовала себя ближе к кому-либо, чем к нему.
Этого человека я знаю всего несколько дней, но он обращается со мной так, будто я драгоценна.
Как будто я его.
Его дыхание неровное, лицо покоится в ложбинке моей шеи, и мои руки поднимаются к его голове, поглаживая его волосы и верхнюю часть плеч. Он вздрагивает от моего прикосновения, и я улыбаюсь, мое сердце разрывается.
Я боялась, что буду жалеть о том, что позволила ему лишить меня девственности, но все, что я чувствую, — это облегчение от того, что все прошло.
Джеймс забрал эту хрупкую девушку и закинул ее куда-то, где я не могу ее найти, и, по крайней мере, сейчас я наслаждаюсь ее отсутствие.
22.ДЖЕЙМС
Прошли годы с тех пор, как мой разум был спокоен. Еще дольше я не мог расслабиться даже в комфорте собственного дома. Но прошлой ночью я погрузился в беспробудный сон и проснулся, обхватывая изгибы Венди.
Я не планировал кончать в нее. Но мысль о том, как мой ребёнок будет расти у неё в животе прямо на глазах у ее отца — прямо перед тем, как я перережу ему горло, заставила мои яйца напрячься, а сперму вырваться из моего члена еще до того, как я смог закончить фантазию.
Она выводит меня из себя так, что я никак не могу понять, как это происходит. Но я наслаждаюсь бессонными ночами и комфортом, который она дарит мне после пробуждения.
Я наклоняюсь, вдыхая ее запах, мой член утолщается на ее спине. Она шевелится в моих руках, что-то бормочет, когда ее глаза открываются.
Моя грудь вздымается.
— Доброе утро, дорогая.
Она усмехается, ее лицо все еще вялое от сна, и поднимает руки над головой, потягиваясь. Движение толкает ее тело в мое, заставляя кровь приливаться к моему паху.
Я хочу взять ее снова.
На этот раз сильнее. Но я сопротивляюсь, понимая, что ей должно быть больно. Удивительно, но мысль о том, что ей больно, не возбуждает меня.
— Утро? — она приподнимается в постели, проводя рукой по своим спутанным волосам. — Который час?
— Я не уверена.
— У тебя нет часов? — она морщит лоб.
Моя челюсть сжимается.
— Я не слишком беспокоился о времени, поскольку в моей постели было кое-что гораздо более важное.
Ее бешеные движения замирают, розовый цвет заливает ее щеки.
— О, — шепчет она.
Я наклоняюсь, прижимаясь губами к ее губам.
— Да. О.
Ее тело тает в моем, она смотрит на меня сквозь ресницы.
— Мне нужно идти. Я обещала брату, что отвезу его в новую школу сегодня.
Брат.
Я, конечно, знал о нем, но мне кажется, что Венди не понимает этого, поэтому я поднимаю брови в, как я надеюсь, удивленном выражении, слегка наклонив голову.
— Брат?
— Да, — она смеется, качая головой. — Иногда легко забыть, что на самом деле мы плохо знаем друг друга.
Мои руки обвиваются вокруг ее талии, притягивая ее к своей груди.
— Мне кажется, что прошлой ночью мы узнали друг друга достаточно хорошо, — мои зубы покусывают ее ухо.
Она хихикает.
— Ты понимаешь, о чем я говорю, — она поворачивается в моих руках и смотрит на меня сверху. — У тебя есть братья или сестры?
Ледяные струйки текут по моим венам, замораживая любое затянувшееся тепло.
— Боюсь, семьи нет. Только я.
Ее взгляд перескакивает с моих глаз на губы и обратно.
— О, прости.
Я отмахиваюсь от ее беспокойства.
— Не стоит, дорогая. Семья все равно не справилась бы с таким, как я.
Ее рот опускается, но она не настаивает. Я благодарен ей за это, не желая придумывать замысловатую историю о том, как я любил и потерял, хотя на самом деле это ее семья забрала мою.
— Моему брату шестнадцать, и сегодня он переходит в новую школу, — говорит она.
— В какую школу?
Ее лицо искажается.
— В какой-то интернат за городом. Он говорит, что его все устраивает, но... — она вздыхает, проводя рукой по волосам. — У него был не самый лучший опыт общения с другими детьми. И я не хочу, чтобы он застрял в месте, где он не сможет уйти от издевательств.
Ее глаза становятся стеклянными, и я протягиваю руку, утирая слезу.
— Прости меня. Я так много плачу рядом с тобой, — она вытирает щеки. — Обещаю, я не всегда такая.
— Не извиняйся. Я хочу быть тем, к кому ты обращаешься, когда жизнь становится трудной.
Ее глаза приобретают любопытный блеск, и она наклоняется и нежно целует меня. Маленькие, простые поцелуи, но они все равно заставляют мой живот сжаться.
— Хорошо.
— Хочешь, чтобы я пошел с тобой?
Слова вылетают изо рта прежде, чем я успеваю их обдумать, и я сдерживаю гримасу, которая хочет появиться на моем лице. Почему я вообще это предложил?
Ее глаза загораются, как будто сегодня День Независимости США, ее пальцы хватаются за ткань моей рубашки.
— Серьезно? Я… — она сглатывает. — Это было бы очень мило. К тому же, тогда ты познакомишься с Джоном.
Я заставляю себя улыбнуться, мысленно ругая себя за предложение того, на что у меня в действительности нет времени. Но я не могу отступить сейчас, и если это даст ей хоть толику дополнительной поддержки и комфорта — того, чего так явно не дает ее отец, — я сделаю это.
