– Почему? – И лучше бы Гавриле не тревожить, но ему любопытно. А Поля не может отказать. Вздыхает, снова смотрит на парня.
Улыбается, видя, что у него между бровей – складочка.
Обеспокоен её Гаврюша. Зайка такой. Она его любит так. Немыслимо.
– Нечего его дочери тухнуть в Пищевом. Он предлагал на выбор Штаты, Британию. Бизнес-школы. Меня никто не спрашивал, если честно…
Сейчас удавалось говорить об этом без особых эмоций. Но свое состояние в тот год, когда эти разговоры велись, Полина все же помнила отлично. Её очень штормило. В ней зрел мятеж. Её злила перспектива, обрисованная отцом. И его же уверенность в своей правоте. Но больше всего – один аргумент, возразить которому она – шестнадцатилетняя девочка – тогда не могла.
Решения, которые принимает отец, предполагают его же ответственность. А свою ответственность за свое решение Полина взять на себя готова не была. Она не знала, получится ли у нее лучше, если настоит на своем. Она привыкла быть послушной. Она сдалась. Поэтому никаких Пищевых. Но и не Штаты с Британией.
– Сошлись на том, что поступлю на Международную экономику у нас, а после окончания бакалавриата посмотрим.
– Тебе там нравится? – складка между бровей Гаврилы всё не хочет убираться прочь. А Полине вдруг легче. На этот вопрос она может ответить без проблем и честно.
– Да. Учиться – да.
Нравилось ли больше там, где хотела бы учиться сама, Полина не знала. Приняв аргументы отца, смирилась. Плыть по течению ей всегда нравилось куда больше, чем переть против ветра.
– А если бы сейчас могла заново поступать, куда пошла бы?
В этом ключе Полина никогда не думала. Теперь же – зависла ненадолго. В разговорах с Гаврилой ей важно было оставаться честной и не пустословить. Что бы кто ни думал, он влиял на нее так положительно, как никто и никогда.
– Не знаю… Уже поздно, наверное… Я смирилась…
Полина улыбается, пусть и немного неловко, Гаврила же только смурнеет сильнее. Ей не хочется, чтобы грузился, поэтому она тянется к его лицу и ведет по складке пальцем – будто так сможет разгладить. А потом скользит по щеке. Просит об улыбке глазами…
– Я хочу тебя о важном попросить…
Просьба еще не озвучена, а у Полины уже ускоряется сердце. Это в большей мере страх, чем предвкушение.
Гаврила снимает со щеки ее руку, прижимается губами к ладошке.
Он часто так делает. Полину это безумно трогает. В каждом его слове и жесте – трепетное к ней отношение. Привыкаешь быстро. Во вкус входишь. Подсаживаешься…
– Проси…
На ее позволение Гаврила реагирует еле-уловимой ухмылкой, когда один уголок губ дергается вверх.
– Можешь сумму посчитать? Сколько тебе нужно, чтобы жить, как живешь?
Гаврила озвучивает по-деловому, цепко смотря в глаза, а Полина зависает. Щеки сами собой краснеют, кровь бьет в них и скорей бежит по венам.
К такой просьбе она точно не готовилась.
– Не понимаю…
– В неделю или месяц. Как удобней будет. Просто засеки, пожалуйста. Не ограничивай себя ни в чем. Но посчитай…
Неловкости и красноты на щеках становится больше. Полина чувствует себя, будто в западню попала…
– Гаврила… – она даже не понимает пока, что скажет, но обращается и смотрит с просьбой отмотать назад.
Только его эта перспектива не прельщает. Он улыбается уже иначе – чисто и ярко. Снова целует в ладошку. Сжимает в своей, прижимает к голой груди.
Там самое быстрое и самое отчаянное в мире сердце. Полине кажется иногда, он ничего не боится и ни перед чем не остановится.
– Просто сделай, Поль. Пожалуйста.
– Зачем?
– Хочу у отца тебя забрать.
За его признанием следует онемение. Полина впервые чувствует себя вот так – как обухом по голове. Глупая, наверное, но совсем не ожидала…
Знает, что пришло время поговорить, объяснить, что она… Еще не готова. И еще не уверена… Но у нее просто язык парализовало, а у Гаврилы возникли какие-то внезапно неотложные дела.
Он рывков поднимается к кровати. К горке своей идет…
Поля смотрит в спину, и одновременно отмечает – какой же он все-таки красивый. Высокий, статный, мужеством укутан. А еще раз за разом прокручивает в голове его «у отца забрать»…
Господи… Зачем?
Зачем он дал ей повод об этом подумать хотя бы, а потом изнывать из-за несбыточности?
Он и иметь и быть хочет. Ненасытный.
Берет что-то на полке за стеклом. Сжимает в кулаке, возвращается к кровати. От ранения на его теле осталась только розовая полоска свежего шрама. И услугами той Лады он тоже больше не пользовался…
Гаврила опускается на пол рядом с диваном, кладет на него коробочку, смотрит на Полину с улыбкой.
Она же вниз…
У нее много украшений. В основном – от именитых домов, название одного из которых вытеснено серебром по мятному чехлу. Она прекрасно знает ассортимент каждого и что бы хотела получить.
Отец никогда не скупился, но Гаврила…
– Открой, ну…
Просит, горя энтузиазмом, а она боится. Но и отказать не может. Тянется, поднимает крышечку…
Сердце подскакивает к горлу…
Это крестик. Он бешеных денег стоит. Просто бешеных для парня, который катает её на отцовском Мерсе. Усыпан брильянтами. Сделан из платины.
– Ты же крещеная? – в ответ на вопрос Полина кивает, продолжая пялиться вниз. – Не нравится? – Гаврила имеет права ждать более очевидно счастливой реакции. Для нее ведь старался. Но Полине приходится силой заставлять себя мотать головой и улыбаться.
– Очень красивый. Я хотела…
Она шепчет, ни секунды не лукавя. Правда хотела. Но вот так – не ждала. Он либо все свои сбережения потратил, либо…
Даже думать страшно.
Гаврила тянется сам, достает крестик с цепочкой, застегивает на Полиной шее, когда она поднимает волосы. Любуется…
– Спасибо, – Полина от чистого сердца благодарит, подставляет губы для поцелуя. Пытается затолкать поглубже бунтующую совесть.
Он её огорошил сегодня. Дважды уже.
– Там много красивого было, но мне он понравился.
Полина даже думать не хочет, как на него реагировали консультанты в магазине. И что думали, когда выбирал и расплачивался. Ей стыдно за всех – за них, за себя, за мир.
И болезненно сжимается сердце от осознания, как сильно и бескорыстно он любит её. Какой он отчаянный…
– Я сделаю, как ты просишь, – она снова тянется к губам Гаврилы. Обещает, пусть сомнений в ней больше, чем уверенности.
Просто хочется, чтобы улыбался. Он заслужил.
Полина прижимает подвеску к коже. Гладит…
Гаврила целует ее, чуть давит, прося разжать губы. Она отзывается. Падает на спину, обнимает, когда он оказывается сверху…
Дрожит из-за его тяжести и моментально вспыхнувшего желания. Отдастся ему, не жалея и ни о чем не думая.
Но прежде в голове мелькает малодушное:
Господи… Как хорошо, что это было не кольцо…
Глава 20
Глава 20
– Красиво, мась… Красиво… Отец задарил? – Варвара задает вопрос, поднимая взгляд от выложенного камнями крестика вверх к лицу подруги.
Которая только сейчас понимает, что по дурацкой новой привычке мусолила подарок Гаврилы пальцами из-за нервов.
Отпустила, опустила руку на поручень, сначала глотнула шампанского из своего бокала, потом только плечами передернула.
Нет, не отец. И по тому, как Варя расплывается в улыбке, понятно, что она вот такой ответ и ожидала. Наверное, даже хотела его.
– Боже, я не знаю вообще, как терплю тебя такую… Скрытную…
Полина пропускает укол подруги мимо ушей. На кончике языка крутится: не хочешь – не терпи, самой же выгодно… Но она сдерживается.
Как бы там ни было, искренне благодарна Варваре за помощь. И за то, что никуда не разнесла. Вроде бы…
– Тухло, конечно…
Следующее замечание Варвара произносит, уже вроде как в атмосферу больше, чем Полине. Прижимается к поручню пятой точкой, окидывает взглядом зал за открытыми дверями, ведущими с террасы, на которую вышли проветриться. Прикладывает к губам такой же, как у Полины, бокал с шампанским.
