спальню.
— Можно я ночник включу? Очень хочу посмотреть на тебя ещё раз. Ты сегодня невероятно красивая, Юль. — он оставил меня посередине комнаты, а сам пошёл к прикроватной тумбочке, на которой стояла настольная лампа с абажуром и щёлкнул кнопкой включателя.
Приглушённый свет не смог разогнать темноту в углах комнаты, но позволил рассмотреть жгучий взгляд, сосредоточено сжатые губы, перекатывающиеся под белоснежной тканью рубашки мышцы на груди и подрагивающие пальцы.
Паша подошёл ко мне вплотную, так близко, что между нами не осталось ни сантиметра свободного пространства. Я невольно качнулась назад, но Паша перехватил меня одной рукой за талию, прижал к горячему телу, а второй приподнял мой подбородок, заглядывая в глаза.
— Привет, Юлия Владимировна Бордова. Теперь ты снова носишь мою фамилию.
— Я всю жизнь её носила. — хмыкнула я улыбаясь.
— Почему не поменяла? Ты же замуж выходила.
— На Козлову? Ну нет уж. И Серёжка Бордов был. Зачем нам разные фамилии? — пожала я плечами. — Мне наша с ним нравилась.
Упоминание сына что-то неуловимо изменило в атмосфере момента. Пашка на секунду сник, но быстро взял себя в руки. Наклонился и осторожно поцеловал меня.
Я провела ладонью по его щеке. Паша перехватил мою руку и поцеловал подушечки пальцев.
— Колючий? — силой погладил свой подбородок. — Я сейчас.
Снял с себя пиджак, и бросив его на кровать, быстро вышел из комнаты.
В ванной зашумела вода, наверное, Паша решил побриться на ночь. Что же, похвальное стремление сделать мне приятное. Я оглядела знакомую комнату.
Здесь всё у нас когда-то начиналось. На этой кровати случился наш первый раз. Нежный, неспешный и ошеломительный для меня. Я была такая дурочка, наслушавшись жутких рассказов о первом разе, о боли и море крови, страшно боялась. Была скована и заторможена. Пашка же был внимателен, нежен и заботлив. В конце концов, он смог не только расшевелить меня, но и разбудить во мне чувственную, страстную женщину. Сколько мы потом экспериментировали на этой кровати. И не только не ней. Пожалуй, в этой квартире не было места, где бы мы не занимались любовью. Очень долгое время всё вокруг напоминало мне о нашей безумной страсти.
Не спеша я сняла с себя свадебное платье, распустила, наконец, тугой узел причёски и надела, приготовленную заранее, ночную сорочку. Белый шёлк прохладно скользнул по коже, лаская и остужая её. Нежное кружево едва прикрывало грудь, делая её заманчиво-сексуальной, в нескромном вырезе.
Журнальный столик на колёсиках был сервирован на двоих. Вино, фрукты, шоколад. Я не смогла сдержать улыбки. Пашка действительно готовился. Налила себе вина в хрустальный фужер и, подойдя с ним к окну, чуть отодвинула лёгкую тюлевую занавеску.
Поздний вечер уже вступил в свои права. Улица за окном была пустынна и тиха, в доме напротив постепенно гасли окна. Люди ложились спать. Тусклый свет уличных фонарей не мог справиться с надвигающейся со всех сторон ночной темнотой. Мир засыпал и меня вдруг пронзил внезапный страх. Странная, пугающая мысль. Вдруг всё происходящее всё-таки не настоящая действительность. Сон. Я усну сегодня здесь, а проснусь снова у себя. В пустой осиротевшей квартире, без надежды на будущее, одинокая и несчастная.
Едва не расплескав вино, я, задрожавшей рукой, поднесла фужер к губам и сделала большой глоток. Всё будет хорошо! Всё обязательно будет хорошо! Успокойся, Юля.
Шум воды в ванной затих. Я повернула голову на звук быстрых шагов в коридоре. Пашка, в выпущенной из брюк, распахнутой белой рубашке, с закатанными до локтей рукавами, босой, со взъерошенными влажными волосами, появился в дверном проёме как герой — спаситель в фильме ужасов. Я отвернулась к окну, чтобы он не заметил моего облегчённого выдоха. С его кинематографичным появлением в дверях меня мгновенно попустило, страх отступил.
Паша медленно пересёк комнату и встал у меня за спиной. Так близко, что я чувствовала его дыхание на своём затылке. Молчала и ждала — ну вот сейчас он ко мне прикоснётся, вот сейчас… И даже это ожидание не спасло меня от щекотного бега мурашек, рассыпавшихся по коже, когда Паша осторожно отвёл волосы с моего плеча и, наклонившись, прижался к нему горячими, сухими губами.
— Юля, — жаркий шепот и короткий жалящий поцелуй за ушком заставили задрожать руку, в которой держала фужер с вином.
— Юля, Юленька, малышка, моя. — певуче, в коротких перерывах в череде осыпающих моё плечо и шею поцелуев, шептал Пашка. — Как же это прекрасно — просто любить тебя.
— Как тебе удалось уговорить маму приехать на свадьбу?
Я лежала, удобно устроившись головой на Пашкином плече, расслабленная, довольная, и лениво наблюдала как он перебирает мои пальцы, переплетает их со своими, снова отпускает, нежно поглаживает.
— Просто убедил. — Паша зарылся лицом мне в волосы и поцеловал в макушку. — Я уже большой мальчик. Умею убеждать.
— Как?
— Ну немного уговоров, чуть-чуть шантажа, капельку лести и признания их заслуг в моём воспитании — в его голосе чувствовалась самодовольная ухмылка. — Мама повелась, а вот отец нет. Он у меня кремень. Мужик сказал — мужик сделал!
— Почему отец был против меня, Паш? Породой не вышла?
Обида давно забылась. Да и кто знает, как сложилось бы, не случись той роковой аварии. Мать не забывала о нас с Серёжкой. Может, даже и с отцовской подачи присылала деньги. Я ничего об этом не знала.
— Да, нет, Юль. Тут дело не в тебе. И тогда не в тебе было. У нас с ним был старый конфликт.
Я задрала голову пытаясь в темноте разглядеть Пашкино лицо.
— Расскажешь?
— Да что рассказывать, — дёрнул плечом Пашка, — я отказался поступать в военное училище. Отец ведь потомственный военный. Прадед был военным и прапрадед. Дед вообще до генерала дослужился. Отец до полковника. А я отказался. Не моё это.
— Ты не рассказывал. — удивилась я новой информации. Нет, про деда генерала я знала, а вот про Пашу и военное училище слышала первый раз.
— Знаешь где я провёл раннее детство до школы? За Полярным кругом. Десять месяцев в году зима. Тушёнка, сухое молоко, консервированная колбаса, консервированная картошка, кислая капуста в бочках. Бррр… — невольно передёрнулся Пашка от отвращения. — Ненавижу.
Про это я помнила. Солёные огурцы, помидоры — пожалуйста, квашеную капусту ни при каких обстоятельствах! Пашку воротило от одного только её запаха.
— Отец сутками на службе. Дежурство, наряды, а мама поначалу, не справлялась с печкой, и мы сидели в холоде, пока не прибегала утром соседка и не растапливала нам. Снег до самых крыш, метели, из дома
