я приехала за ним, когда стало плохо. Меня не оказалось рядом. Всегда же на связи, а тут прошляпила!
— Зайчик, — подхожу к нему, наклоняюсь и целую в щёчки и лобик. — Как ты?
— Нормально, мам, — отвечает достаточно бодро, но я замечаю, что на руку, в которой стоит капельница, старается не смотреть. — А папа где? Уехал уже?
Надо же, даже обидно. Царапает немного, что он сразу об отце вспоминает.
— А ты пешком, что ли, потопаешь? — раздаётся сзади негромкий мужской голос.
Возможно мне кажется, но что-то в этом голосе изменилось. Совсем немного, почти незаметно. И изменения эти слышны только когда Нажинский разговаривает с Ромкой. Или и вправду кажется мне.
— Я тебя сильно отвлёк от работы?
Ромка спрашивает, глядя на Ярослава виновато, но ещё я замечаю в этом взгляде хитренькие огоньки надежды услышать обратное.
— У меня на этот день всё равно ничего срочного запланировано не было.
Ну конечно, вряд ли стоило ожидать от Нажинского фраз по типу «ты для меня важнее любых дел». Но тем не менее, он не резанул чем-то вроде «да, из-за тебя мне пришлось отложить совещание». Уже прогресс.
У Ярослава звонит телефон, он вытаскивает его из внутреннего кармана пиджака и смотрит на экран.
— Давай, парень, приходи в себя. Я выйду, нужно ответить, скоро домой поедем.
Нажинский выходит, а Ромка успокаивается. Ему уже того, что отец рядом и без него не уедет — достаточно, чтобы не тревожиться.
Около сорока минут капает капельница, а мы с сыном болтаем о том, о сём. Стараюсь отвлекать его, расспрашиваю про детский сад, что делали, какие были занятия. С сожалением объясняю, почему ему какое-то время нельзя будет есть много сладостей.
Медсестра снимает капельницу, оценивает самочувствие ребёнка, которое определённо улучшилось, а потом даёт нам добро идти домой. Я одеваю Ромку, и мы выходим из процедурной.
— Сейчас позвоню папе, сынок.
Но набрать Нажинского я не успеваю, он и сам как раз входит в коридор со стороны лестницы.
— Готов? — обращается к Ромке, а потом, к моему удивлению, осторожно подхватывает его на руки. — Поехали.
Он сам усаживает его в детское кресло, потом возвращается за руль.
— У тебя кресло в машине оказалось? — спрашиваю удивлённо, пристёгиваясь?
— Нет, попросил у секретарши своей, когда из сада позвонили.
— Ясно.
Ромка притихает сзади, Нажинский молча ведёт машину, а я чувствую себя немного неуютно.
— Ярослав, спасибо, что забрал Рому. Я забыла включить телефон на звук, была на маникюре и не услышала, а когда увидела…
— Всё ведь в порядке, успокойся.
Он отрезает это совершенно спокойным равнодушным тоном, но у меня внутри всё равно сидит комок из чувства вины. Надо впредь быть внимательнее.
Возле дома обнаруживаем, что Рома уснул в кресле. Умаялся от боли и стресса, да и дневной сон пропустил же.
Я выхожу из машины, открываю заднюю дверь и аккуратно расстёгиваю ремни. Просовываю тихонько руку Роме под голову, намереваясь вытащить из машины, чтобы донести спящим до лифта, а потом переложить в кровать, но слышу рядом раздражённый голос Нажинского.
— Отойди.
Чуть отступаю и весьма удивляюсь, когда она сам аккуратно достаёт сына из машины и на руках несёт к подъезду. Мне же остаётся только семенить за ним.
В коридоре квартиры я быстро скидываю сапоги и первой спешу в детскую спальню. Зашториваю окна, откидываю покрывало на кровати. Ярослав заносит Рому, аккуратно опускает его на постель, и когда я уже дёргаюсь, чтобы прикрыть сына одеялком, делает это сам.
А я снова чувствую растерянность. Привыкла заботиться о ребёнке одна, даже мама особо не принимала участия. С одной стороны я рада, что Ромка уже не напарывается на бетонную стену безразличия, как было поначалу, но с другой… Мне как-будто бы страшно, что сын будет во мне меньше нуждаться.
Некоторый эгоизм, что ли, кричащий внутри меня «сын — мой! Только мой!» Хочется запричитать в жанре «Это я ночами не спала и подгузники меняла! Я! Я одна пережила и колики, и первые зубы, и первые разбитые коленки! Я молилась ночи напролёт в отделении инфекционных болезней, когда Ромик в год подхватил вирусную пневмонию! Я-я-я!!!»
Но правда в том, что это был мой выбор. Да, Нажинский решил разыскать нас, когда узнал о том, что больше не сможет иметь детей. Да и не нас конкретно он искал, а своих отпрысков в принципе. Но кто знает, как бы он поступил, если бы узнал, что я беременна. Может, попытался бы отправить на аборт, а может оберегал бы, охраняя каждый мой шаг. Я это уже никогда не узнаю, потому что одна приняла такое решение какое приняла.
И, что самое неприятное, начинаю испытывать за это чувство вины.
Ярослав выходит тихо из комнаты, я же не удерживаюсь, чтобы поправить хотя бы уголок одеялка, а потом тоже выхожу. Спускаюсь на кухню, где Нажинский, сняв пиджак и закатав рукава рубашки до локтей, включает кофемашину.
— Хочешь кофе? — спрашивает.
— Да, спасибо, — киваю, а сама буквально опадаю на стул.
Чувствую, что дрожу. У меня так часто бывает после пережитого стресса. Обычно ванная тёплая помогает расслабиться или чашка горячего сладкого чая с лимоном.
— Я слышу, как стучат твои зубы, — говорит Ярослав, ставя на стол две чашки кофе и тарелку с разогретыми в микроволновке круассанами, а потом и сам садится напротив.
— Я перенервничала, — тру ладонями плечи и почему-то не могу посмотреть на него, избегаю столкновения взглядами.
— Успокойся. У нас есть диагноз, прогноз и план действий.
— Волноваться — нерационально, да? — всё же смотрю на него.
Сарказм не получается. Сказать выходит скорее устало и даже со смешком.
— Именно. Вместо этого лучше изучить выписанный врачом список лекарств и рекомендованную диету. Определить перечень продуктов, которые нужны. Людмилы не будет ещё два дня, она взяла краткосрочный отпуск. Можем нанять повара, чтобы готовил ребёнку.
— Не нужно никого нанимать, я сама всё приготовлю. У тебя такая кухня, что это не составит труда.
— Я пробовал рагу, которое ты приготовила. Очень вкусно, — говорит неожиданно Нажинский, делая глоток кофе. — Домашняя пища, оказывается, тоже может быть вкусной.
Я зависаю. Такой комплимент настолько неожиданный, что заставляет растеряться. Наверное, я бы меньше удивилась, если бы он сейчас сказал, что ему нравится моя грудь. Или что-то подобно. Но рагу…
— Спасибо, — отвечаю, откашлявшись. — Готовить совсем несложно, когда есть из чего и на чём.
— Если у тебя есть желание, ты могла бы готовить чаще. Ужин, к примеру.
— Я подумаю над этим.
Разговор настолько
