с мальчиком, странно на меня действовало.
На эти полчаса, пока я, сидя на диване в гостиной или в кухне за столом, слушал, как прошёл его день в детском саду, оценивал рисунки или очередные факты о юрском периоде, я странным образом выключался. Мой мозг будто бы переходил в другой режим работы, игнорируя важные вопросы бизнеса и блокируя размышления на эту тему.
И отключка эта работала до самого утра.
Я стал замечать, что жду окончания рабочего дня. Что меня раздражают пробки по пути домой.
Мне хочется домой.
И это странно. Непривычно, необъяснимо как-то. Это нелогично. Но это факт. Я стал чувствовать желание услышать этот топот босых ног, когда подхожу к двери, даже поймал себя на некоторой тревоге, когда несколько раз этого не случилось, потому что Софии и мальчика не было дома в момент моего возвращения.
А мне хотелось, чтобы они были.
В дверь раздаётся короткий стук, и я спешно засовываю в ящик стола пластилиновый танк, торжественно врученный мне Романом при первой встрече, будто некий кредит доверия.
— Яр, ты готов? — в кабинет заглядывает Бразинский. Он уже в пальто.
— Да, — киваю. — Но давай ещё раз по пунктам пройдёмся. Сам знаешь, что с Асланом нужно держать ухо востро.
— Это да, — Артём входит, бросает перчатки на диванчик и, отодвинув стул, усаживается напротив. — Меня вообще раздражает его манера вести дела. Будто мы в девяностых. Ну кто сейчас подписывает договоры, не вытаскивая жопу из своего клуба и не отрывая ноздрей от дорожки кокса? Нормальный бизнес переехал давно в офисы и обрёл цивилизованные очертания.
— Аслану об этом не напоминай, — хмыкаю. — Для наших задач это неважно.
Мы ещё раз пробегаем по контракту, точнее, по основным его пунктам, на которых возможен процент люфта, если Аслан попытается раскачать условия.
— Нам не сколько важен сам контракт с ним, сколько выход на новые мелкие каналы поставок. А много мелких иногда лучше, чем один крупный.
— Ты, как всегда, прав, Яр, — улыбается друг. — Ну, поехали?
— Вперёд.
Я тоже надеваю пальто, ещё раз проверяю, все ли документы сложены в портфель, и мы выходим. Садимся в машину Артёма и едем в «Парджас».
— Ну как там малой? — интересуется Артём по дороге, а я ловлю вспышку раздражения. Бразинский — не только мой сотрудник, он и мой друг, но обсуждать эту тему мне с ним не хочется.
— Нормально, — отвечаю нейтрально.
— Привык уже к нему?
— В процессе.
— А Соня?
Раздражение растёт. Расширяется, раздувается, приобретая вполне себе чёткие рамки. С удивлением понимаю, что сердцебиение учащается, и во мне вспыхивает острое желание прописать Бразинскому по морде. И мне это желание совершенно не нравится.
— Смотрю, она тебя интересует, — отвечаю, не глядя не Артёма.
— Она хорошая девушка, — пожимает он плечами, очень внимательно следя за дорогой.
— Тоже так решил. Мы обсуждаем брачный контракт.
А вот теперь я внимательно смотрю на Артёма, который вдруг включает не ту передачу, отчего его машина взрыкивает и начинает дрожать.
Выругавшись, Бразинский включает нужную и газует.
Говорил ему — бери автомат. Не вижу смысла в механике в черте города, а для загородных у него есть джип.
Мы паркуемся у клуба Аслана. На улице нас уже встречают двое его людей. Со стороны может показаться, что с таким лучше дела не иметь, но Аслан — надёжный партнёр, хоть и склонен ко всей этой атрибутике девяностых.
С нами здороваются и провожают в клуб на второй этаж. Сейчас только пять вечера, а внутри ощущение, что ночь в разгаре. Круглосуточная атмосфера тусовки.
На диванчиках за столом, накрытым разными блюдами и алкоголем, сидит сам Аслан и Тамир — его дядя. Бизнес у них дело семейное.
— Салам, дорогой, — улыбается он, встаёт и протягивает мне руку. — Рад тебя видеть.
Мы здороваемся и садимся. Первым делом приходится угоститься едой. Амировы могут посчитать за оскорбление отказ от их гостеприимства.
Потом мы обсуждаем дела, всё идёт хорошо и гладко. Проходимся подробно по нюансам, разбираемся в спорных вопросах. Достаточно быстро всё решаем, и я прикидываю, что уже к восьми сегодня буду дома.
— И раз уж мы всё так хорошо порешали, — улыбается Аслан, когда я складываю документы в портфель, — то можем и отметить!
Он открывает ещё одну бутылку вина, даёт знак охраннику у двери, и тот впускает на этаж нескольких девушек. Они вереницей дефилируют и подходят к столу, замирают, улыбаясь.
Чувствую раздражение. Желание расслабляться с женщинами у меня нет, да и появляется какое-то странное чувство, когда думаю об этом. Неинтересно. Даже противно. Потому что… самого вдруг осеняет: я их не хочу. Никого. Никого, кроме той, что сейчас дома с моим сыном, читает ему сказки и готовит запеканки. Никого, кроме Софии.
— Смотри какая, — ухмыляется Аслан, шлёпая по заднице одну из девиц. — Специально для тебя подобрал. Артём сказала, ты блондинок сейчас предпочитаешь.
А теперь мне хочется не просто съездить Бразинскому в рожу, хочется так его встряхнуть, чтобы зубы клацнули.
— Хорошенькая, правда? — поднимает брови он, когда я перевожу на него взгляд.
Что-то ты, Тёма, заигрался, блять.
Ярослав
Не знаю, как женщины ходят в этих туфлях на высоких тонких каблуках и как потом чувствуют себя их ступни. Это сексуально, но, предполагаю, что дико неудобно.
Мои горят к концу дня и от удобных, сшитых по индивидуальной выкройке. И я, поднимаясь в лифте, просто мечтаю уже оказаться дома и скорее снять их. И вообще в принципе хочу домой.
Уже поздно, почти полночь, Роман спит. И, кажется, мне жаль, что не увижу его сейчас.
София, наверное, тоже спит…
Я тихо отпираю дверь и вхожу в квартиру. Свет выключен, только ночники на стенах отбрасывают слабый жёлтый свет. Устало сталкиваю чёртовы туфли, стягиваю пиджак.
— Привет, — из кухни выходит Соня. Хмурится. — Ты сегодня поздно. Что-то случилось? — и тут же добавляет: — Ромка волновался.
— Контракт обсуждали, — отвечаю, ощущая, как невероятная усталость с одной стороны совсем придавливает меня к полу, с другой же будто перестаёт так сильно душить в стенах дома.
Сползаю взглядом по её обтянутой домашней футболкой и лосинами фигуре. Волосы собраны в небрежный хвост, который лежит на плече. Губы приоткрыты, в глазах что-то вроде тревоги. Обо мне?
В груди отчего-то простреливает. Я никогда не видел тревоги обо мне хоть в чьих-то глазах. Это чувство слишком искреннее, чтобы его можно было показать намерено.
— А ты почему не спишь? Поздно уже, — голос подводит, потому что за странным теплом в груди появляется и
