Анастасия Соловьева - В поисках утраченной близости

Я мгновенно испытала неловкость и раскаяние по поводу моего приезда в Раздольное. Светке нужна ширма. А меня она не желает брать в расчет! Представила бы только, каково мне, одинокой женщине, ежеминутно наблюдать эти раскаленные, обжигающие взгляды и испуганно вздрагивать, заслышав шаги ушлой сторожихи?.. Каково вообще быть третьей лишней?..

– Ну идем, идем, – Светка вдруг очнулась от своего любовного обморока, – идем, я покажу тебе Днепр.

– Покажи мне мою комнату, – холодно попросила я.

– Да, да… Как хочешь, как тебе больше нравится, – бормотала Светка. – Ах! Я же не познакомила вас! Это Кирилл… местный художник. А Алла – наша гостья из Москвы. Когда-то мы вместе учились в институте. Боже мой, страшно представить, как давно это было…

Больно вцепившись в мою руку, Светка повела меня в гостевой дом. Мы молча поднялись на крыльцо, прошагали по галерее. По причудливой винтовой лестнице вскарабкались наверх и оказались в комнате, которая должна была стать нашим пристанищем на ближайшую неделю. По крайней мере, моим пристанищем, потому что Светка в Раздольном собиралась вести образ жизни летучего голландца.

– Ну как, тебе нравится? – спросила она, закрывая дверь. – Нравится? Тогда располагайся… Я, чур, первая иду в душ!

Раскладывая по комодам и шкафам вещи, я думала о том, что при внутреннем обустройстве дома архитектору и дизайнеру слегка изменило чувство стиля. Или они сознательно отказались от тесных, низеньких горниц и светелок, традиционных для Древней Руси? Ну, в самом деле, для чего Светке с Ромкой или их избалованным гостям ютиться на отдыхе в клетях и каморках? Похоже, не стиль, но соображения здоровья и комфорта заказчиков двигали архитектором в первую очередь.

В просторной – метров тридцать пять – сорок – комнате было много света и воздуха. И свободного места. Даже скошенная мансардная крыша не давила, не угнетала меня.

По разным сторонам комнаты – широкие, с резными изголовьями кровати. Светка сказала: выбирай любую, и я – эгоистка – выбрала лучшую, у окна. Синее льняное покрывало на кровати, такой же синий чехол на кресле, синяя ажурная салфетка на ночном столике, синие легкие шторы… Синий цвет напоминает о море. И кажется, где-то совсем близко за этими золотистыми бревенчатыми стенами на морском просторе резвится свежий ветер.

Я посмотрела в окно, почти уверенная, что увижу море. Но мне открылись лишь темные, местами пожелтевшие верхушки вековых хвойных деревьев. Светка говорила, что Раздольное стоит на лесистом холме, а под холмом протекает Днепр. Днепр широкий и свободный, почти как море…

– Простите меня за беспокойство. – Дверь в комнату приоткрылась, и я увидела сторожиху Катерину Петровну, которая в дни приезда хозяев в Раздольное исполняла обязанности кухарки, горничной и кастелянши, – если вдруг вам надо чего… – и, недоговорив, воровато оглядела комнату: – Где хозяйка-то?

– Моется.

– Так, может, чего надо?

– Спасибо, все есть. – Я на всякий случай сдернула покрывало и убедилась, что постель застелена наилучшим образом. – Все в порядке.

– Ну да… Я вот думаю, не тесно тут будет вам? Может, лучше в большой дом перебраться?

– Лучше, Катерина Петровна, идите готовить обед! – резко оборвала ее болтовню Светка. Закутанная в мохнатое полотенце, раскрасневшаяся после душа, она имела недовольный, даже агрессивный вид. – Алла Викторовна проголодалась с дороги. А хозяйка пока что еще здесь я, так что…

– Да как пожелаете, Светлана Михайловна! А я только хотела посоветовать… предложить… – бубнила сторожиха, ретируясь.

– Вот! Я же говорила тебе! – надрывно начала Светка, поплотнее прикрыв за Катериной Петровной дверь. – Какова? Вламывается без стука, поучает! А кто такая на самом деле? Кухарка!

– Тебе надо быть осторожнее, – вздохнула я. – Она так себя ведет, как будто понимает чего-то.

– Ни бельмеса она не понимает! – Светка досадливо махнула рукой. – Просто Рома их распустил. Они и с ним держатся нахально – на правах его дальних родственников…

За обедом мне показалось, что Катерина Петровна раскаивается. Бывает ведь и так: природа обделила человека чувством такта, а родители не дали ему подобающего воспитания. Но человек этот сам по себе не злой и не вредный. Просто немного неприятный в общении.

Катерина Петровна разлила по нашим тарелкам настоящий украинский борщ, поставила на стол блюдо с пампушками (это слово она произносила с ударением на последний слог):

– Берите, пампушки, Алла Викторовна. Не стесняйтесь!

Я благодарно улыбнулась и взяла с блюда горячую, напитанную чесночным ароматом булку.

Потом были фаршированный яблоками гусь, вишневый компот, сладкие пирожки, чай с сушеной малиной, и только потом – прогулка на Днепр. За обедом я, мягко говоря, съела лишнего, поэтому с трудом передвигала ноги, а Светка с Кириллом резво, как подростки, сбежали по склону лесистого холма. На берегу Днепра они, тоже как подростки, обнялись и так и продолжали ходить обнявшись в течение всей прогулки. Невысокая Светка старательно тянулась вверх, чтобы достать до плеча Кирилла, а он, неловко ссутулясь, поддерживал ее за талию. Временами она откидывалась на его руку и хохотала низким, каким-то гортанным смехом.

Я остановилась на берегу, предоставив им счастливую возможность побыть вдвоем. С одной стороны, мне не хотелось смущать молодых влюбленных, но еще больше не хотелось заводиться самой. Светка, едва ли не в первый раз за всю историю нашей дружбы, сегодня была отвратительна мне. За лощеной оболочкой – стройная фигура, безупречно сшитый сарафан, красивые светлые волосы, – проступало что-то тяжелое, бабье. Казалось, она не замечает меня, не видит прибрежных красот, не слышит долетающих отовсюду шорохов и звуков, а только льнет к своему мужику, почти насильно погружая его в свою женскую – бабью – сущность.

Я все-таки не выдержала и оглянулась. Светка и Кирилл медленно двигались вдоль берега одинаковой, чуть неровной походкой, словно не справляясь с действием гормонов, в бешеном темпе производимых их организмами. В этом было что-то физиологически гадкое, напоминающее Валентина, но одновременно и нечто трагическое. В тот момент я остро почувствовала: Светка сорвалась с катушек. Неудивительно: от такого, как Кирилл, можно и сорваться – прямиком в пропасть. Хорошо бы ее предостеречь.

Я даже начала придумывать что-то вроде отрезвляющей речи.

– Света, пойми! Нас, женщин, губит безоглядность. Мы все, до последней частички, отдаемся любви и не хотим замечать, что в действительности происходит с нами! Поверь, я говорю от своего опыта… Да, имею в виду ту самую историю со Стивом! Это для тебя она давным-давно прошлое, а для меня… Дай бог, чтоб я когда-нибудь с чистой совестью могла признаться, что это так.