— Она такая красивая, правда, мама?
— Вся в тебя. Ты была точно такая же.
— Я назову ее Франческа. В честь папы.
Я тоже начинаю плакать. Селеста смотрит на меня.
— Я люблю тебя, Селеста.
— Я тоже тебя люблю, мама, — шепчет она. — И тебя, Франческа.
Кто знал, что рождение моей внучки даст мне веру, которой я никогда не понимала и которой у меня никогда не было? Я не уверовала после рождения своей дочери, но один взгляд на лицо внучки пробудил во мне веру. Может быть, это потому, что она является частью меня, но не забирала у меня силы. Вера проявляется в том, что ты принимаешь жизнь такой, какая она есть, и знаешь, что мы все живем вечно.
Я иду по Гарибальди-авеню к ресторану «Мэри Берт» и вижу, что город совсем не изменился со времен моего детства. Наш Розето остается итальянским городом. Церковь Богородицы на Маунт-Кармель по-прежнему возвышается на холме, похожая на замок. Школы по соседству заставляют наш город казаться молодым.
— Я тут, тетя!
Моя племянница Ассунта машет мне. Я подхожу, она целует меня, и мы усаживаемся.
— Ну, расскажи, какую задумала свадьбу?
— Понимаю, что это слишком романтично, но я хочу, чтобы Франческа несла шлейф моего платья. Я хочу, чтобы меня сопровождала только она, — говорит мне Ассунта, когда нам принесли кофе. — Ужас! Мне сорок один, и я выхожу замуж. Просто неприлично.
— Ну что ты! Не стесняйся. Ты заслуживаешь красивой свадьбы: с фатой, морем цветов. И поверь своей тетушке, которой пятьдесят шесть: сорок один — это еще не возраст.
Ассунта заливается хохотом:
— Кто виноват, что Микаэло одиннадцать лет собирался с духом, чтобы сделать мне предложение. Школьные учителя, не исключая и меня, обычно тугодумы.
— Но в итоге все получилось хорошо.
— Простите, что опоздала.
К нам подходит Елена. Моя сестра за последние годы располнела, но осталась такой же милой.
— Ты уже рассказала Нелле про отель «Вифлеем»?
— Мы там арендовали зал, — объясняет Ассунта. — Я пригласила всех: и тетю Рому, и тетю Диану, и всех двоюродных братьев и сестер. Я хочу, чтобы эта свадьба была особенной.
Солнечным утром 26 апреля 1966 года Ассунта Мария Паджано обвенчалась с Микаэло Кастильяно в церкви Богородицы на Маунт-Кармель. Она попросила моих родителей сопровождать ее и Алессандро к алтарю. Они были рады такой чести.
Я горжусь своей племянницей, учительницей приходской школы, а теперь — новобрачной.
Папа и мама танцуют в отеле «Вифлеем» весь вечер. Они вернулись в Розето на лето.
— Папа, я знаешь что подумала, — говорю я ему за завтраком на следующее утро. — Твои арендаторы собираются уезжать с фермы, да?
— Да, теперь никому не нужна ферма. Что случилось с людьми? Никто не хочет работать, — ворчит папа.
— Я хочу переехать туда.
— Как? Ты же всю жизнь мечтала жить в городе.
— Мечтала. Но теперь я хочу тишины.
— А как же фабрика?
— Семья Менекола хочет купить фабрику. И я согласилась. Я хочу вернуться на ферму в Делаболе. И еще я хотела бы, чтобы вы с мамой стали жить там со мной. Как вам такая идея?
Папа улыбается. Я вижу, что он рад будет вернуться домой.
— Надо спросить у мамы. Главное — как она хочет.
Дом пришлось отремонтировать: сменить проводку, перекрасить, установить новую ванну. Мои родители счастливы. Мы расставили все так, как оно когда-то стояло. Долго смеялись, когда не знали, куда поставить телевизор. В то время когда я была маленькой, такой проблемы не возникало.
Когда я брожу по полям, собирая цветы или листья одуванчиков для салата, я вспоминаю об Ассунте, о том, как ей хотелось, чтобы все было красиво и хорошо.
У меня в банке лежит изрядная сумма, и я, как хорошая бабушка, езжу в Аллентаун к своей внучке Франческе, а иногда в Джерси — к Фрэнки и его жене Патриции. У них два сына: Фрэнки-третий и Сальваторе (его так назвали в честь моего папы). Предки Патрисии родом из Уэльса, но о лучшей невестке можно только мечтать.
Я рада, что у моих родителей счастливая старость. Они могут гордиться своими внуками и правнуками. У них есть покой, который они заслужили после стольких лет тяжелого труда и забот о своих дочерях.
Я засыпала свежей землей то поле, где мы с мамой и сестрами собирали клубнику. Я выращиваю помидоры, салат, морковь и базилик. К осени вырастают огромные тыквы. Мне нравится рано вставать. Я к этому привыкла за время работы на фабрике. С утра я пью кофе с молоком, ем хрустящий хлеб с маслом и отправляюсь поливать и полоть, пока солнце не поднимется высоко.
Я по-прежнему ориентируюсь по солнцу, как меня научил папа, еще когда я была маленькой. По изменению его цвета фермер понимает, что когда надо делать: розовое солнце — сеять, желтое — собирать. По солнцу рассчитываешь, хватит ли растениям тепла и света. Чем старше я становлюсь, тем больше меня удивляет, что маленькие создания, такие, как мои растения, могут научить меня, как жить.
С годами я все больше скучаю по своему мужу. Поворачиваясь в кровати лицом к его половине, я по-прежнему ожидаю, что он будет рядом. Я думаю о том, какими были бы его поцелуи теперь. В воспоминаниях они очень сладкие, и я почти физически их чувствую. Я все время помню о том, что мне очень повезло быть его женой, и надеюсь, что на том свете мы снова будем вместе. Я стараюсь не роптать на Бога за то, что отнял его у меня. Ведь Он же дал мне моего Франко на целых двадцать семь лет, а это немало.
Разноцветные солнечные лучи струятся сквозь витражи церкви Богородицы на Маунт-Кармель. Четверо служек готовят храм к похоронной мессе. Этот апрельский день выдался очень теплым, и служки открывают окна, раскладывают молитвенники и выкладывают списки молитв.
Две женщины из церковной общины достают из сундука накрахмаленные белые ткани и застилают ими алтарь. В церковь входит цветочник, держа в руках огромную хрустальную вазу с тремя дюжинами белых роз. За ним идут два его помощника с такими же вазами. Женщины ставят две вазы за алтарем и одну — перед ним.
— Надо спросить у отца про свечи, — говорит один из служек женщине.
— Сейчас спрошу.
Она уходит в ризницу, где сидит, закрыв лицо руками, священник в ризе.
— Простите меня, отец…
Священник поднимает голову:
— Да?
— Служки спрашивают про свечи.
— Пусть зажигают, — говорит он.
Отцу Ланзаре почти семьдесят, но его синие глаза сияют так же, как в молодости. Он оглядывает ризницу, затем открывает свой потрепанный молитвенник и начинает читать. Он слышит, как постепенно церковь наполняют люди. Удивленные, они занимают места на скамьях: они ожидали, что будут слушать литургию стоя. Он слышит звуки скрипки и грустно улыбается. Раздается стук в дверь.
