— Угу, — Яна потянула краешек полотенца, под которым спрятался ароматный пирог и потянула носом. — С рыбой, да?
— Да, что-то меня прям на рыбу тянет. Вот, испекла с картошкой и горбушей. Только с духовки. Кроме меня такой и не ест никто, мои только по сладким. Им в духовке еще стоит, сами достанут. Втроем там сидят, караулят.
— А я буду. Пахнет потрясающе. Аж слюнки текут.
— Погоди, сейчас нарежу.
Янка уплетала горячий пирог за обе щеки, запивая ароматным, прозрачным сладким чаем, чувствуя как постепенно к щекам приливает румянец. Наташка тоже ела, уже третий кусок, и с жадностью смотрела на оставшиеся на тарелке.
— Все, спасибо, иначе я лопну. Твои пироги просто божественны!
— На здоровье. Я тоже лопну, но кусочек все-таки еще съем. Тем более, мне теперь фигуру не блюсти. Что думаешь делать, Ян?
— Разводиться. Я не могу больше так. Нет смысла. У него могут быть дети, он может создать нормальную полноценную семью, я не хочу стоять у него на пути.
— Серьёзное заявление. Чем обосновано?
— Тем, что сегодня он привел к нам своего взрослого сына. Лешкой зовут.
— Что?! — воскликнула Наташка и поперхнулась. Замотала руками, прокашливаясь и пытаясь прийти в себя. — Нет, не верю. Его что, развели, как первоклассника?
— Да нет, Наташ. Там, на мой взгляд, даже анализ на установление отцовства делать не надо. Мальчик его точная копия.
— Боже, Яна! Милая! Вот он козел, а! Сколько мальчику лет?
— Шесть, — Янка грустно усмехнулась. — Понимаешь, у него есть сын. У мальчика есть мать. И если они даже просто наворотили дел, то ребенок ни в чём не виноват. Ребенку нужна полноценная семья. И Сашка, я его знаю, он не сможет отказаться, не бросит. А я не смогу жить на две семьи. Да и какая из нас теперь семья? Получается, все было ложью.
— Погоди. Погоди ты про ложь! Я не верю. Вы живете седьмой год, Ян. А ребенку еще в животе положено девять месяцев расти. Может это было до тебя?
— Он же в армии был. Помнишь, мы познакомились у него на дне рождения, да еще и они отмечали его возращение. Нет, Наташ. Хоть плюс девять месяцев, хоть минус. Мы были уже вместе.
— Я помню, как Сашка с ума сходил, как он рвал и метал, что не мог часто видеться с тобой. Он не стал бы тебе изменять, Яна, не стал! И фактически вы расписались лишь следующим летом. Да, вы просто дружили, но Сашка не мог!
— Значит, мог, — Яна криво улыбнулась. От нахлынувшей вновь обиды защипало в носу, слезы вообще только и ждали подходящего мемента.
— Ну, тише, тише, Яна! Я прошу тебя, не плачь. Не расстраивай беременную женщину. Все, решили, однозначно, Сашка — козел.
Наташка соскочила, налила повторно полную кружку чая Яне, намешала побольше сахара и сунула бокал ей в руки.
— Знаешь, все равно детали имеют значение. Ты все равно поподробней узнай, а то я от любопытства лопну. И потом, раз собралась разводиться, ты разводись, конечно. Жизнь, она длинная. Можно хоть по пять раз сходиться-разводиться. Это ж никто не запрещает, — с деловым видом рассуждала Наташка, заедая стресс новым куском пирога, — это ваше личное дело. Но разобраться надо. Расспросить, поорать там на него, потопать, посуду для приличия побить. Нет, мужикам молча нельзя все прощать, это я по своему товарищу Кожевникову знаю. Но вот что я думаю, подруга. Чего это он шесть лет его скрывал, а сейчас привел? Не вяжется что-то. Не вяжется. Что-то случилось у них, в семье у мальчика этого. А дети, Ян, они ни в чем не виноваты. И ты можешь Сашку ненавидеть, а вот мальчика — не смей! Не гневай Бога, Яна. И мой тебе совет, если в твоем доме появился ребенок, ты его не гони. Это знак. Я тебе точно говорю! Давай, пьем чай, потом идем смотреть фильм по телеку. Отдохнешь, выспишься, а завтра просто будет новый день!
36
Разомлевшая после вкусного ужина и просмотра старого доброго фильма "Укрощение строптивого", над которым они с Наташкой хохотали в голос, Яна уткнулась носом в мягкую подушку и сладко улыбнылась. Теплая, уютная постель — хлопковая, простая, не то, что холодный скользкий шелк. По комнате все еще витает аромат выпечки, насквозь пропитавший за вечер все вокруг. Из коридора слышится ворчание Игоря, пытающегося угомонить мальчишек, а потом, через несколько минут, довольное хихиканье Наташки. Так здорово, как дома. Вернее, как должно было бы быть дома. Но не у Яны. Дом родителей не стал для нее домом. А у свекрови, как бы хорошо к ней там не относились, она все же чувствовала себя не в своей тарелке. Слишком разных два мира сошлись для того, чтобы встретились они с Сашкой. И как бы ни была крепка их привязанность, какой бы пылкой не была их любовь, заштриховать эту границу не получалось. А тут, у единственной подруги, Янка могла просто расслабиться, почувствовать себя нужной, важной, родной. Наверное, и в том, что они все-таки с Сашкой начали встречаться, спасибо нужно сказать Наталье.
Яна, свернувшись в клубочек, стараясь получше согреться, проваливалась в свои воспоминания, доставая самые прекрасные из них, словно драгоценности из сундучка, смакуя их, как самую большую сладость на свете. Постепенно погружаясь в сон, и не разбирая уже, где явь, а где царство Морфея, как кадры любимого кино, она пересматривала их с Сашкой первые дни общения.
Евка, чтоб ей, накляузничала в гимназии на Наташу и Яну, что те вели себя разгульно, в деревне остались со своими "дружками", и искать их точно не стоит. Руководительский состав к тому времени в гимназии весь разъехался по отпускам, а единственный завуч, оставшийся на дежурстве, дозвонилась до Наташки только к вечеру. Не особо той хотелось выяснять отношения, и, убедившись, что с девочками все в порядке и те смогут самостоятельно добраться до города, быстро распрощалась и больше про них не вспоминала. Начались каникулы, все разъехались по дачам и курортам. Так к чему устраивать переполох?
Наташка, уже по уши влюбившаяся в обаятельного балагура Кожевникова, совершенно не торопилась возвращаться, и, по его же приглашению, девчонки провели весь жаркий день на озере. Загорали, плавали в еще холодной воде, переодевшись в огромные футболки парней, а потом, стуча зубами, грелись у костра, на котором ребята жарили ароматное пряное мясо.
До сих пор Янка могла вспомнить каждый миг, каждую улыбку, каждую фразу. Ведь для нее это все было необычным, притягательным, настоящим приключением! Свобода, которой она буквально захлебнулась, дурманила. Никаких правил, никакого надзора. Она, кажется, сама себя испугалась, когда расхохоталась от души, смотря на то, как парни, борясь за тарзанку и не удержав равновесия, свалились кубарем с высокого берега в воду.
Яна смущалась и краснела, ловя жаркие взгляды Сашки. Как он был притягательно красив! Огромный, накаченный, загорелый. Что-то непонятное, жаркое растекалось в груди и снова заставляло ее заливаться краской. Господи, какая же она была — милая наивная дуреха! Ведь вот такое беззаботное искреннее счастье не может длиться вечно! Уже вечером позвонила мать.
Еву не устроило тихое отступление в кусты их завуча. Ей нужно было довести до конца начатое — убрать с дороги свою самую ненавистную конкурентку. И уже кто-то "из своих" позвонил родителям Яны, не поскупившись на эпитеты и красочный, порочащий девушку рассказ. Что-то она услышала новое от своей матушки? Нет, конечно нет! Но на фоне проведенного дня ей казалось, что мир рухнул.
Анастасия кричала в трубку, чтобы дочь немедленно вернулась в город. Не важно на чем и как, на ее банковской карте достаточно средств даже для того, чтобы доехать до них в Европу. Но зачем ей нужна Европа, когда тут ее друзья, когда тут Сашка, стоит вот и так смотрит, что все внутри дрожит и переворачивается!
Он по первым аккордам телефонного звонка понял, что сейчас кто-то обидит Яну и уже стоял практически в боевой стойке, готовый разорвать всех и вся, лишь бы его девочку не тронули. И она, совершенно в первый раз в жизни, словно зарядившись от парня уверенностью, внаглую наврала матери: "Мам, мы уже через десять минут выезжаем, нас Наташины родители забирают. Мы сразу к ним, я у них пока погощу. Ирина Валерьевна очень вкусно готовит, приглашает. Ты не против?" Анастасия, будто впервые услышав голос своей дочери, стушевалась. И согласилась, лишь потребовав, чтобы Яна отзванивалась ей каждый день. И присылала фотографии.
