сдулась. Как какой-то воздушный шарик, только зашла в свою комнату — и сразу испарились все силы, которые помогали мне держать себя в руках. Помогали делать видимость того, что со мной все в порядке.
Легла на бок, поджав колени к груди, так и не сняв мужское пальто, и прикрыла глаза, мечтая больше всего на свете уснуть. Вырубиться. Отключиться от этого мира.
— Что дальше? — тихо спросила Надя. Подруга села на корточки у моей кровати и начала гладить меня по голове. Объяснять ей что-то не было смысла, спасибо ей за то, что поняла все без лишних слов.
— Не знаю, Надь. Все стало так сложно — и в то же время кристально ясно.
— Что тебе ясно, Рит? — с сожалением протянула она.
— Что я люблю его. Сильнее всего на свете. И я хочу, чтобы он любил меня так же, как эту свою Есению.
— Рит, ну ты же понимаешь, что по одному твоему хотению ничего не будет.
— Я что-нибудь придумаю, обязательно, — прошептала пересохшими губами, понимая, что усложнила все до безобразия, но отступать я была не намерена.
Да, я только наутро осознала, насколько эгоистично поступила по отношению к Ярославу. Для него это стало почти предательством. Но я обязательно все исправлю, объясню ему, докажу.
Не может же он до конца своих дней любить одну Есению. Недаром же говорят, что любовь живет три года, а у него уже два с лишним прошло. Так что он ее забудет. Обязательно забудет.
Вечером, наконец-то набравшись сил для того, чтобы подняться, я сняла пальто и аккуратно повесила его на плечики в шкаф — дожидаться хозяина. Переоделась и села за пары. Нельзя забрасывать учебу, а именно этим я и занималась всю предыдущую неделю, пока как сумасшедшая переживала за Ярика. Впрочем, почему как?
Я напоминала себе скорее механическую куклу, но мозг работал несмотря ни на что трезво и хорошо, запоминая нужную мне информацию.
Я ждала, что Ярослав успокоится и позвонит. Ведь должен же он был забрать свое пальто. Но прошел день, два, неделя, а напоминанием в моей жизни о Ярославе служил лишь белый игрушечный кролик и то самое пальто, на которое я даже смотреть боялась, потому что поток слез тогда становилось практически невозможно сдержать.
— Ну привет, Рита, — непривычно серьезно произнесла Смирнова, подсев ко мне за столик в буфете две недели спустя.
Я чуть не поперхнулась булочкой и закашлялась. Девушка протянула мне свою бутылку с водой, на что я покачала головой и запила булочку кофе, обжигая нёбо слишком большим глотком горячего напитка. Но это все равно было лучше, чем взять из рук этой что-то, предложенное якобы на благо. Она и яда подсыплет, с нее станется.
— Что, ему наконец-то захотелось трахаться, а ты не дала?
Я сделала ещё один глоток кофе, желая провалиться сквозь землю.
— Или он все же тебя трахнул? Да? — восторженно произнесла она. — И, конечно же, Ярик сразу потерял к тебе интерес.
Девушка довольно откинулась на стуле, сложив руки на груди.
— Ты мешаешь мне обедать, — спокойно ответила я, держа лицо. Больше ей не застать меня врасплох.
— Ну же, поделись со мной. Я даже совет тебе дам, если захочешь.
— Какого рода совет? — Я приподняла брови и отложила булку в сторону. Аппетит пропал.
— Дружеский, само собой. Например, какие именно позы любит Ярослав.
— Меня это не интересует, — грубо ответила, чувствуя, как внутри загорается самый настоящий пожар только от мыслей о тех самых позах. — У тебя все? Может, тогда все же свалишь? И дашь мне спокойно доесть свой обед?
— Эта милая булочка, от которой появляется лишний жир на боках, и есть твой обед?
— Да, ты все верно поняла. Эта милая булочка и есть мой обед. Уйди, а?
Смирнова лишь покачала головой.
— Что тебе от меня нужно? — сдаваясь, произнесла я. Находиться с Ксенией за одним столом и ловить на себе ее надменный взгляд не было больше никаких сил.
— У меня есть к тебе предложение, — губы Смирновой расползлись в улыбке, напоминающей оскал гиены, — от которого ты просто не сможешь отказаться.
— Ты перебарщиваешь с театральностью, — скривилась я, услышав банальную фразу, — но я вся во внимании.
Мне было интересно, что же на уме у этой стервы.
Ярослав. Пять лет назад
Отпускать Риту не хотелось. Странное, абсолютно не поддающееся рациональному объяснению чувство.
Я видел, как ей было тяжело, с каким отчаянием она прижимала мое пальто к своему совершенному телу, но менять ничего не хотел. Это было ее решение — пойти на такой глупый и опрометчивый поступок, за который я не должен был нести никакой ответственности, но несмотря на это в груди отчаянно пекло и давило, а в голове пульсировало отбойным молотком.
Проследил взглядом за тонкой фигурой в черном пальто, которое доставало ей до щиколоток, и, как только Рита ступила на козырек своего общежития, завел машину и дал по газам.
На работе меня ждал завал и, как оказалось, отец. Злой отец.
— Явился, — хохотнул он из своего кресла, которое уже почти пять лет было моим.
Только ни хрена не было в этом кабинете моего.
— Долго же ты гулял, дорогой мой, — продолжил он упрекать меня, тогда как я прошел через весь кабинет, заприметив на низком столике бутылку с минеральной водой. То, что надо. Грохнулся на диван и, не обращая внимания на отца, открутил голубую крышечку и присосался к спасительной влаге.
— Отходняк замучил? — съехидничал отец, а затем резко поднялся с кресла так, что оно шумно отъехало и врезалось в стену.
— Не буянь в моем… — замялся на пару мгновений, приподнял бутылочку в воздухе, словно указывая отцу, что пью за его здоровье, и, допив на этот раз до дна, продолжил: — В нашем кабинете.
— Здесь нет ничего твоего, — колко ответил мне отец и сел на диванчик напротив, закинув ногу на ногу так, что голень одной ноги лежала на
