по напряженной груди, продолжая смотреть мне в глаза, я у меня круги перед глазами. Внутренняя борьба тараканов. Одни кричат, что она уже не целка и можно просто попользовать ее как предательницу, а другие истошно орут, что с мелкой надо осторожнее. Битва проиграна в тот момент, когда ее прохладные пальчики достают из боксеров член.
– П-ф… – выдыхаю я, закрывая глаза, пока плутовка недовольно играется. – Сильнее, он не сломается.
Тыкаю в ее кулачок, пока она водит по члену рукой, снова и снова. Открываю глаза, а она теперь не в лицо мне смотрит, а на член. Она усиленно сжимает меня, часто дышит, а я продолжаю упираться одной рукой в кровать, а другой легонько глажу ее бедро. Меня трогает от ее запаха, несмелого поглаживания, дрожи, которая то и дело проносится по ее телу. Провожу пальцами по внутренней поверхности бедра, нахожу охуенно влажные складки.
– Дикарка, – только и выдыхаю, – ты охуенно мокрая.
Она поджимает губы, хочет свести ноги, убрать пальцы, но я рычу.
– Только посмей, – толкаю в нее один палец. – Больно?
Она качает головой, пока я качаю все чаще бедрами. Хочу видеть ее сиськи и быстро поднимаю руку, задирая собственную футболку до самого лица, сую в зубы, чтобы смотреть, как острые соски манят меня. Накрываю один из них, оставляю руку между ног. Втыкаю снова палец, легонько поглаживаю ее изнутри. Просто торчу как нарик, чувствуя пульсацию. Пытаясь справиться с желанием толкнуться прямо в нее. Там так мокро, ей не будет больно. Больше не будет. Но она все равно упорно сжимается, когда вставляю два пальца, чуть растягивая чертовски тугое влагалище.
– Боишься меня? – уже на стоне, двигая бедрами все чаще, чувствуя, как каменеет член. Она качает головой, стискивая ткань все сильнее. Выгибается, когда задеваю клитор, ударяя пальцами по нему несколько раз, пока меня не ломает окончательно, и я требую.
– Сожми, сожми его сильнее.
Она подчиняется. А я запрокидываю голову, толкаясь еще несколько раз, пока по пояснице не проносится заряд тока, а член не стреляет упругой струёй прямо на влажные от моей слюны сиськи. Только я упрямо начинаю тереть ее клитор, и тут же накидываюсь на ее губы, ловлю гортанный стон, пока она шумно кончает, вздрагивая несколько последних раз.
Отваливаюсь в сторону, встаю, чтобы пойти в душ, а она вдруг говорит.
– Я снова в сперме, чем не повод отправить меня в зал?
Поворачиваю голову, пока она поджимает губы, а по шее стекает слеза. Подхожу к ней и тяну на себя, поднимаю на руки под визг и несу в ванную.
– Не отправлю. Завтра приступишь к своим обязанностям. Если будешь нормально себя чувствовать.
– Это к каким? – спрашивает она с подозрением. – Просто за последние двадцать четыре часа я кем только не была.
– И что тебе больше понравилось?
Она тут же краснеет и отворачивается, а я регулирую воду, тяну ее к себе и футболку свою с нее скидываю.
– Мне нравилась моя работа, но теперь…
– Что теперь.
– Все будут коситься на меня, ненавидеть за мой… Мой поступок.
– Никто не знает, – беру мочалку и грудь ее намыливаю. Хочу трахнуть эти сиськи. Пока у нее там все будет заживать, придётся использовать сиськи. Ну и рот. Сейчас он у нее забавно приоткрыт.
– Почему, я думала вы всем…
– Я похож на трепло?
– Нет.
– К тому же вряд ли мне нужно, чтобы меня называли тюфяком, потому что ты, между прочим, еще здесь.
Разворачиваю ее спиной, наклоняю и мою между ног. Блять, охуенная розовая щелка. Оттягиваю ягодицу. И тут тоже. Провожу по ней пальцами, а она дергается и сжимается. Ладно, торопиться некуда.
– А почему, кстати, – спрашивает она, уперевшись руками в кафель, стоя в идеальной позе.
– Кто бы знал, Оля, Кто бы знал, – разворачиваю ее к себе и жадно целую. Она тут же обтекает меня, как вода, жмется, шею обнимает.
– Вы меня простили, я знаю.
– Даже не думай, – злюсь на самого себя за слабость и ставлю все точки над i. – Просто теперь к твоим прямым обязанностям присоединяется еще одна. И отказать или ерепениться ты не имеешь права. Поняла?
Она хочет отвернуться. В глазах стоят слезы. Но я дергаю ее подбородок на себя.
– Зачем вам спать со мной. Если вы не доверяете мне.
– Не доверяю, – еще бы. – Но трахать хочу. И теперь имею на это полное право. Верно?
Она что-то мычит, а я вжимаю большой палец под ее губой.
– Не слышу!
– Верно!
Я проснулась от того, что мне жарко. Накрытая одеялом с головой, я почти не дышала. Задыхаюсь от тянущей боли между ног. Рези больше не чувствую. Но между ног так мокро, что я невольно касаюсь влажных складок и закрываю глаза, прокручивая то, что со мной делал Игнат. Сволочь, зачем он так со мной. Почему нельзя выбрать линию поведения и не мучить меня этими американскими горками. Потому что вчера я уже готова была снова его возненавидеть после его «Поняла», а он так меня поцеловал, словно в любви признался, а потом просто отправил спать, сам уйдя вниз. Скотина. Придурок. Ненавижу!
Откинув одеяло, я поняла, что головная боль прошла, а нос больше не заложен.
Рядом заворошился Игнат, и я невольно вздрогнула. Когда он пришел?
Он спал, уткнувшись носом в подушку, и дышал почти бесшумно. Небритый, нечесаный настолько, что хотелось пригладить его вихры.
Я не знала, когда он проснется, возможно, через секунду. Но все равно не могла оторвать взгляд от его спортивного, идеального тела.
Ласкаю взглядом мышцы на спине, рельеф рук, увитые сеткой вен, еле прикрытую задницу.
В памяти вспышкой проносится все, что мы вчера делали.
Убираю руку от створок, которые он вчера мучал. В груди растет беспокойство. Я была уверена, что возненавижу его после той ночи, что больше никогда не смогу даже подумать о желании, которое совсем недавно меня съедало.
Но стоило Игнату чуть приласкать меня, и я уже готова сложить лапки и сесть на колени.
Я, конечно, не буду этого делать, но сам факт моего желания пугает.
Ведь теперь он не будет со мной церемониться, в его глазах я лишь средство для удовлетворения естественных потребностей, но тем не менее он использовал вчера пряник.
Вкусный, сладкий настолько, что во рту до сих пор вкус его солоноватой кожи, кажется, его губы все еще касаются моих. Черт, и как теперь быть рядом с ним, работать рядом с ним в
