ожидании пряника или очередного удара плеткой.
Когда он перестанет притворяться милым и вновь напомнит, кто я теперь для него?
Я хотела его возненавидеть, но сама мысль, что он может быть с кем-то другим, буквально сжигает меня заживо.
Вчера проносились мысли, что лучше его злость и грубость, чем безразличие, чем шанс никогда его больше не увидеть.
Сглатываю, когда он тянется, когда мышцы натягиваются тугими канатами, когда руки поднимаются и обнимают подушку. Так же, как он обнимал, сжимая в тисках, меня. Но мне нельзя, нельзя показывать, что именно я чувствую. Как его хочу, даже после той дикой ночи, когда он не просто забрал мою невинность, а буквально сорвал ее, как срывают цветок невоспитанные дети. С корнем. Как после этого можно его хотеть, как? Но боль забылась, а вчерашние ощущения еще свежи.
Снова хочу почувствовать на себе его руки, снова хочу ощутить пальцами его тугую твердость.
Черт, какой же он горячий был в моих руках, какой твёрдый, словно созданный из стали.
Обнаруживаю свою руку за доли секунды до того, как коснуться широких плеч одергиваю и стараюсь побыстрее и потише подняться. Хорошо, что у него не скрипучий матрас.
Хочу одеться и приступить к обязанностям, но понимаю, что одежды-то нет. Футболка, которую на себя набрасываю, особо не спасает, вряд ли кто-то оценит такой внешний вид.
Есть вариант спуститься на первый этаж в подсобку, где лежит форма официанток.
И это самый разумный вариант.
Я даже пробираюсь к двери, чтобы не разбудить босса.
Потом иду, смотря на дверь его комнаты, и вдруг вою как резанная. Потому что, когда мизинец столкнулся с косяком, это, черт возьми, очень больно. Так больно, что слезы на глазах выступают.
– Ну и чего тебе не спится, неугомонная, – в проеме показывается Игнат и хмуро смотрит, потирая кулаками глаза.
Глупо, конечно, но я почему-то могу представить, как это будет делать его сын. Вот так же потирать кулачком, потому что его разбудили шумом.
– Прошу прощения, – выстанываю, а он ко мне подходит. Обнаженный, идеальный. Мне бы его ненавидеть, а у меня внизу живота сжимается, и боль отступает.
Он садится прямо передо мной на корточки и ногу берет так, что мне приходится взяться за его тяжелые плечи, посмотреть в глаза.
Он замирает, втягивая носом запах. Черт. Дежавю. Он сжимает челюсти и проводит второй рукой по внутренней стороне бедра.
Закрываю глаза, понимая, что именно сейчас там стекает треклятая капля. Сглатываю, когда Игнат стирает ее с бедра, продолжая меня поглаживать.
– Вот если бы не дергалась, не было бы больно.
Ну конечно мы не о косяке и мизинце. А что мне еще остаётся ответить. Как мне дать ему понять, что это не зависело от меня. И я не уверена, что, если бы поступила иначе. Игнат хорош, мне с ним приятно, несмотря ни на что, но как быстро я ему надоем, и он все равно меня вышвырнет.
– Я еще не знаю эту комнату настолько хорошо.
Он злится. Тут же убирает руку, а мне хочется выть от досады. Верни, продолжай.
– Нужно просто привыкнуть, потом и в темноте сможешь ориентироваться.
– Боюсь, как бы из темноты не вылезли звери пострашнее косяков, – что я мелю, почему просто нельзя помолчать.
– Любого зверя можно приручить, – опускает он ногу, боль в которой я уже не чувствую. Затем встает. И смотрит на меня так, словно только что заметил, в чем я. Потом посмотрел на дверь.
А я думаю о его словах. Любого… Даже его. Только непонятно как. Да и в принципе, приручение – процесс не быстрый.
– А ты куда собралась в этом виде? Мало приключений?
– У меня… У меня нет другой одежды, я хотела надеть форму официанта.
– Они ходят только в фирменных фартуках, хочу тебе напомнить.
– Ну и что, задница у меня прикрыта.
Игнат усмехается и резко бросает руку, задирая сзади футболку.
– Уже нет.
– Хватит, – заливаюсь краской. – Не нравится, предложите мне что-то другое.
– Опять на «вы». Не заебало? – он вдруг подходит к стене и поднимает сумку.
Сумку?
Мою сумку!
Бросаюсь к ней, и от счастья сердце разрывается.
Даже не знала, что мои совсем недорогие вещи могут быть настолько любимыми.
– Спасибо, – не могу сдержать порыв, хочу броситься его обнимать, а он уже ушёл в комнату.
Уже лег в кровать.
А я сижу и копаюсь в своих вещах, быстро отбирая необходимое. Тут есть все. Джинсы, кроссовки, даже платья и… Белье. Кто собирал?
Кто копался в моем белье?
Эти вопросы сразу портят настроение. Неужели кто-то чужой копался в моем нижнем белье?
Вот оно все здесь. Простое и дешевое. Некоторое со мной еще со средней школы, кроме лифчиков, которые я смогла купить на распродаже год назад. Настолько возмущает, что кто-то их мог трогать, что я еле-еле могу заставить себя взять их с собой в душ, чтобы надеть. Хочется спросить у Игната, но я не решаюсь. Лишь мышкой прошмыгиваю в ванну, чтобы быстро принять душ и пойти уже отрабатывать косяки своего брата. Телефон попутно ставлю на зарядку, может сегодня он возьмет трубку и все мне объяснит?
Пока телефон на зарядке, беру вещи и иду в душ. Быстро привожу себя в порядок, собираю волосы в самую тугую шишку, натягивая все, чтобы даже улыбаться было больно. Я на работе и никаких послаблений.
И все бы ничего, но мысль о белье не выходит из головы.
Но задавать вопросы Игнату я не буду.
Я вообще буду стараться с ним поменьше контактировать.
Перед спуском задумываюсь. А как мне общаться с людьми, которые знают, что я натворила. Как мне смотреть им в глаза?
Внизу уже находятся уборщицы, которые приветливо мне улыбаются, что дает понять, что они не знают о моем поступке.
А остальные?
Бармен Пашка, который дал мне свою куртку вчера, за что мне до сих пор стыдно, тоже здесь. И, судя по настроению, тоже не в курсе.
– О, привет, соня. Не думала подать заявку в книгу рекордов Гиннесса?
Я подняла взгляд и наткнулась на заразительную улыбку. Я вроде поняла шутку, правда среагировать не особо успела.
– Понял. Утро тяжелое. Но уверен, что кофе тебе поможет. Оля?
– Кофе было бы отлично, – все-таки улыбаюсь в ответ, мельком взглянув на лестницу на второй этаж, и спокойно усаживаюсь на барный стул. Затем поворачиваюсь к Паше и слушаю его болтовню.
Он простой, веселый, позитивный, а еще мой
