– Я не против полежать, только надо же отцу сообщить, что я жив. Меня и в университете хватятся. – Страдальчески протягиваю. Кажется, я весь превращаюсь в боль…
– С этим проблемки, Феденька. Рации у меня нет, а нам тут с тобой куковать как минимум неделю. Замело до самой крыши, – он взмахивает ладонью в сторону темного окна. – Транспорта… тоже не имею, чтобы ехать. Я пешком хожу по окрестностям. С собачками гуляю, охочусь помаленьку.
– Вы прямо как старичок-боровичок, а не сильный и смелый старик! Не занижайте себя, дед Саша. – Вздыхаю я.
– Не буду, Феденька.
Позволяю деду Саше меня одеть и напоить вкусным чаем, послушно открываю рот и ем мед с ложечки… Александр Федорович делает мне укол и накрывает теплым одеялом… Мне больно. Так больно, что я вою, как раненое животное. А когда сил не остается, проваливаюсь в сон…
Глава 30
Варвара
– Царствие небесное и… вечный покой, – слова мамы режут, как скальпель. Она шепчет, думая, что я сплю. Произносит страшные слова, лишающие всяческой надежды… Небрежно смахивает ее, как болтающегося на паутинке паука.
– Тише вы, тетя Наташа, – цыкает ей в ответ Малинина. – Пусть Варюха поспит. Слышали же, что врач сказал? Ослабленная, ест плохо, угроза прерывания… или как там правильно?
– Ох… Анемия еще, тонус повышенный, – со вздохом произносит мама.
Слеза медленно катится по щеке и заползает в самое ухо. Обжигает кожу, как крошечный уголек. Я встряхиваю головой и, всхлипнув, отворачиваюсь от стены.
– Я не сплю, – бурчу, встретившись с недоуменными взглядами дорогих мне женщин. – Так кому там царствие небесное, а, мама? – выдавливаю хрипло. Осточертело! Больница эта, жалость и собственная беспомощность.
– Прости, доченька, – чуть слышно отвечает мама. – Глупость сказала, признаю. Это все… от неверия и необразованности.
Ну, начинается! Чуть что – «мы люди простые, необразованные, бедные и прочее бла бла бла».
– Мам, хватит, а? – обрываю, чувствуя, как голос пропитывает предательская дрожь. – Я знаю, что вы не верите… Никто не верит.
– Неправда, – Майка даже с места вскакивает от волнения. – Мы не говорили тебе… В общем, Лешка Вареников организовал поисковый отряд. Местные еще неделю назад искать перестали.
– Знаю. Они нашли Илью, Валеру и Веньку Самохвалова и посчитали, что выполнили задачу, так? – качаюсь, сидя на краешке больничной койки, больше походя на умалишенную, чем на беременную. Как же я устала… Лучше бы они нашли его… Даже мертвого – тогда бы я смогла оплакивать отца своих детей… Знаете, какая мука хуже смерти? Неизвестность. Можно смириться со всем – смертью, болезнью и бедностью, приспособиться к вечной боли, но хуже всего – не знать… Болтаться в пространстве, как беспомощный, ведомый ветром воздушный змей. Верить… Мечтать о несбыточном, метаться от состояния безысходности к эйфории… Ужасно, несправедливо, чудовищно!
– Лешка Вареников получил разрешение деканата и… они… – очевидно, глядя на мое отстраненное лицо, Майка сомневается – говорить или нет? – Он собрал группу добровольцев. Федьку ищут, Варь… Кстати, Личка тоже поехала. Они остановились в том домике, где жили вахтовики.
– Что? Она с ума сошла? То-то я смотрю, она уже неделю не приходит. Зачем, Майка?
– Что «зачем»? Она чувствует себя виноватой, разве ты не понимаешь?
– А если с ней что-то случится? – встаю, нетерпеливо прохаживаясь от койки к раковине. Включаю воду, бездумно споласкиваю руки. – Она думает, что ее смерть в тайге сделает меня счастливой?
– Варька, ну чего ты завелась? – мама обнимает меня со спины. – Лика поехала, чтобы ребятам готовить, вещи их стирать, по хозяйству помогать. Не будет она… ходить по тайге. Наверное. – С сомнением протягивает мама.
– Вот именно. Почему вы молчали? По-вашему, я невменяемая, умалишенная? Думаете, я не смогла бы ее отговорить? К чему эти жертвы? Она думает… она… Это ведь только усиливает мою вину. Какая же Личка дура!
– Варенька, ну зачем ты так? Мы не хотели тебя волновать, вот и промолчали, – пытается быть дипломатом мамуля. – Тебе о малышах думать надо! А ты вон… не ешь, плачешь все время! Как ты Федору в глаза будешь смотреть, если… когда…
– Так «если» или «когда», мамуль? Сама-то как думаешь?
– Я верю, дочка. Вы же такие у меня дома были… красивые, счастливые. Не может оно все так…
– Кхе-кхе… – слышится у входа.
Булавин. Опять пришел. Стоит в дверном проеме и прячет за спину букетик красных роз. Нужна я теперь ему стала? Жалко? Как же бесит… С чего вдруг такая забота? Надо спросить у Малининой – может, мне субсидия какая-то положена от государства? Как матери-одиночке? Или компенсация от фирмы, организующей вахту?
Мама начинает суетиться, тянуть за руку ошарашенную Малинину (она не знала, что Андрей меня проведывает), собирать в пакет пустые пластиковые контейнеры и любопытно зыркать по сторонам.
– Познакомься, мамуля, это мой бывший парень – тот, кто должен был приехать на Новый год. И вместо кого… и… – задыхаюсь, не в силах произнести имя Федьки.
– Здрас-сте, – поджимает губы мама. – И до свидания. Пошли мы, Варюшка. Завтра придем.
Мама и Майка отчаливают в общагу. С одной стороны я рада, что она приехала – мама готовит вкусную еду и помогает Малининой по хозяйству, но с другой… Своим неверием мама связывает меня по рукам и ногам, топчет ростки надежды, робко пробивающиеся в сердце, на корню.
– Привет. – Здороваюсь сухо.
– Как чувствуешь себя, Варь? – Андрей тихонько подходит, вручает мне скромный букет и садится на белый больничный стул.
– Нормально. – Равнодушно пожимаю плечами.
– Нормально, – ёрничает он. – Почему тогда не выписывают?
– Андрей, что ты все вокруг да около? Чего тебе? – протягиваю, изображая на лице скуку.
– Варька, в самом-то деле, поигрались и хватит. Давай мириться. Я знаю, что своим поступком… Я поступил, как трус. Но я… осознал. Короче, я готов нести ответственность за тебя и детей. Фух, сказал, – Андрей облегченно вздыхает и утирает лоб.
– То есть ты думаешь, что я брошусь в твои объятия сейчас, когда отца моих малышей ищут в тайге? Что ты себе позволяешь? – взрываюсь я.
«Молчи… Только не говори мне, что его нет в живых. Только не говори…»
– Варька, понимаю, что режу по живому, но… к сожалению, шансов найти Федора живым нет.
– Уходи! – закрываю уши руками и поджимаю коленки. – Уходи, Андрей! Вон!
– Дура! Как ты детей растить будешь? Одна? – его голос противно прокатывается по стенам палаты. Хорошо, что девочек вчера выписали, а я лежу одна. Или, напротив, плохо? Напряжение между нами зашкаливает.
– Не хочу тебя видеть, Андрей! Ты… мизинца Федькиного не стоишь! Правильно он отметелил тебя! Он… он ведь жениться на мне хотел, потому что любил.
– Да при чем здесь он, Варюха! Ну не верю я, что ты так быстро меня забыла. Пожалела парня, дала…
– Что?! Ну-ка вон отсюда! Или я охрану позову! – вскакиваю с кровати и со всего размаху бью Булавина его веником по лицу. – Одна? Да я лучше одна буду, чем с таким… Чем с таким ничтожеством, как ты!
– Ну и… пошла ты!
Я закрываю дверь палаты. Забиваюсь под одеяло, как еж, и плачу. Обнимаю поникшие плечи и выпускаю на волю свою боль…
«Ты не можешь уйти, Федя. Не имеешь права покинуть меня… Сейчас, когда я… так сильно люблю тебя».
Глава 31
Фёдор
– Вот бы сейчас картофельных чипсов со сметаной и луком! – подшучиваю над дедом Сашей, суетящимся возле печки.
Легко сказать подшучиваю – улыбаюсь, стискивая от боли зубы, потому что не хочу расстраивать старика. Рваная рана на лодыжке пульсирует тянущей болью.
– А, почему бы и нет? – неожиданно протягивает он. – Что там их делать, чипсы эти? Печь есть, картохой на всю зиму запасся, масла тоже вдоволь.
– Я пошутил, дед Саша. Спасибо вам. Если вы расскажете, как я могу вам пригодиться, я бы…
– Вона книгу читаешь старику и ладно! – отмахивается он. – Давай-ка, на чем мы там остановились?
