— сзади. Так мне гораздо комфортнее. Я почти не беспокоюсь о том, что он мне хочет сказать.
Доезжаем быстро, город пустой. В салоне во время поездки царила тишина. Яков Васильевич что-то строчил в телефоне, я смотрела в окно на ночной город.
Никакой неловкости не ощущаю в обществе Валеева. Ни когда он помогает мне выбраться из салона, ни когда поднимаемся в лифте, ни когда он оказывается в моей квартире. Он у меня впервые, раньше встречи проходили на их территории.
Но у меня комфортная квартира с хорошим ремонтом. Чисто и уютно.
— Пойдемте на кухню, — приглашаю я.
Там интересуюсь.
— Чай будете?
— Лучше кофе. Мне нужно в аэропорт.
— Хорошо, — соглашаюсь я, — Сейчас сварю.
Кофе я готовлю в медной турке. Получается отлично.
Пока я хлопочу, Яков Васильевич проходит к окну, отодвигает занавеску и смотрит в темноту.
Себе делаю чай с липой. Приятный аромат витает по кухне.
Мне кажется, пауза чересчур затянулась, поэтому ставлю на стол чашку с кофе и напрямик спрашиваю:
— О чем вы хотели поговорить? — всё же это была его инициатива.
Мужчина проходит к столу, присаживается, берет чашку с напитком и делает глоток. Я стою возле кухонной столешницы, держу кружку с липовым чаем.
Яков Васильевич тянет с началом разговора.
— Зачем ты повелась на уговоры Демьяна, Даниэла? — раздается его негромкий голос.
Сердце в моей грудной клетке испуганно сжимается. Он ведь не может знать… Не может быть, чтобы Демьян рассказал… Это ведь настолько личное…
Не верю… Не могу поверить…
Яков Васильевич отодвигает чашку с кофе, откидывается на спинку стула.
— Я считал тебя умнее, девочка. Разве ты не думала о том, к чему приведет тебя подобная распущенность?
Мои щеки вспыхивают ярким румянцем. Это мне видно в небольшом зеркале, вделанном в кухонный гарнитур. Рука вздрагивает, часть горячей жидкости выливается мне на ногу. Я хватаю полотенце и промокаю пятно на юбке. Щиплет.
— О чем вы? — всё же решаю внести в наш разговор необходимую ясность.
— О ночи втроем, Даниэла. Ты, Демьян и Герман Леднев…
Такое ощущение, что в меня выстрелили. Я жалею, что согласилась поговорить. Об этом я не желаю разговаривать. И оправдываться не собираюсь. А еще в голову лезут нехорошие мысли про яблони и недалеко падающие яблоки. Я уже убедилась, что Демьян не такой, каким мне казался. А что, если это относится и к его отцу?
— Даниэла, — его голос звучит спокойно, и это немного меня отрезвляет, — Я приехал поговорить о сыне. Не нужно придумывать вселенский заговор извращенцев.
Мы смотрим друг другу в глаза. По-моему, он меня осуждает. И это меня встряхивает. Никому не позволено считать меня ниже себя, чтобы я ни делала. Это моя жизнь и мои решения. Правильные или нет, но только мои. Блеять про то, что это Демьян во всем виноват, я однозначно не буду.
— Яков Васильевич, наша беседа свернула не туда, — говорю, не торопясь и тщательно подбирая слова. Страх разоблачения отступил, уступив место яростному желанию защитить себя. Любым способом, — Вы, видимо, посчитали себя вправе почитать мне морали. Так вот — вы не вправе. Моя личная жизнь — это сугубо мое дело. Как и отношения с Демьяном. Которые закончились.
Валеев приподнимает обе руки вверх над столом, призывая меня снизить накал общения.
— Даниэла, я прозвучал так, как будто я осуждаю. Но Демьян после вашего разрыва будто с цепи сорвался. Ты же видела его сегодня. Он не в себе…
— И что? Мне вашему Демьяну соску купить? Слюнявчик? Памперсы? — забота Валеева о сыне ранит. Обо мне уже некому позаботиться. Кроме сестры. Но у той у самой непростой период в жизни. Я не вываливаю на нее свои переживания.
На лице Валеева проступает оторопелое выражение. Я всегда вела себя ровно, не позволяя показывать эмоции. И сейчас он не ожидал всплеска. Хотя должен был. Я тоже не робот, а живой человек.
Меня несет, я продолжаю говорить. Не надо бы.
— Демьян оказался полон сюрпризов, которые я не смогла переварить. И не считаю себя обязанной это делать. С кем и как я занимаюсь сексом, это моё личное дело, и вас никак не касается. Ваш сын спровоцировал подобную ситуацию. Возможно, планировал ее, начиная со мной отношения. Учитывая, что я узнала об его образе жизни. Не знаю и не хочу знать, что он вам наговорил. Но нянчить взрослого тридцатилетнего мужика в мои планы не входит. Он получил то, что хотел. Теперь свободен!
Резко… Больно… И незачем…
Надо было просто попросить отца Демьяна уйти.
Только накипело. И он еще со своим разговором…
Яков Васильевич поджимает губы, качает головой.
— В нормальной семье такому не место. Ты же понимаешь, Даниэла. Ты же любила Демьяна. Мы с женой считали, что вы поженитесь. Ты не должна была идти на поводу у Демьяна. И чтобы ты не думала, он ничего такого не планировал. Он с тобой изменился, стал другим, год не лез в это болото… А теперь… Ты напрасно думаешь, что он не переживает ваш разрыв…
Мои глаза наполняются слезами. Зажмуриваюсь.
— Ничего уже не исправишь, — роняю тихо, почти шепотом.
Беру себя в руки. Когда открываю глаза, в них уже нет слез.
— Пожалуйста, уйдите. И оставьте меня в покое.
Мужчина кивает. Поднимается со стула, направляется к выходу из кухни.
— Тебе не надо меня бояться. Я не собираюсь распространяться. И еще хотел тебе сказать, Герман женат. Его тесть… С ним могут быть проблемы. Будь осторожней.
— Вам тоже не о чем волноваться. Всё в прошлом. И я не собираюсь как-то вредить Демьяну.
На этом мы и расстаемся. Яков Васильевич не договорил, скорее всего. Мне кажется, он хотел попросить меня помириться с Демьяном.
Однако это невозможно.
Если мужчина хотя бы один раз поднял руку на женщину, то это не прекратится.
Даниэла
После ухода Якова Васильевича убираю на кухне, мою посуду, затем иду в душ. И оказываясь в постели, долго не могу уснуть, гоняя только что состоявшийся разговор туда-сюда. Сразу после его ухода мне до ужаса захотелось набрать Демьяна и наорать на него. Мало того, что он сам подбил меня на это "сексуальное разнообразие", так теперь еще и треплется об этом! Взрослый мужик, а… К счастью, мне удается сдержаться. Звонки бывшему — это особый вид мазохизма. Это когда в своей голове ты не можешь расстаться с человеком и ищешь любую возможность сохранить эту связь. Я ничего сохранять не собираюсь. Перед
