Наташа уехала, ни о чем не жалея и надеясь только на самое лучшее. А потом сказка закончилась. Вернее, исчез дух сказки, пропала атмосфера праздника души. А ведь ради этого чувства она оставила все — отца, учебу, свой любимый город, друзей. И что получила взамен? Безжизненный роскошный дом, одиночество среди множества чужих, безразличных ей людей. Она чувствовала себя красивой и дорогой куклой, которую Филипп приобрел по случаю, поддавшись порыву. Бессмысленность — вот во что превратилась Наташина жизнь после пышной свадьбы. Декоративность существования, полное непонимание мужем ее проблем и стремлений, породили такой душевный кризис, что Наташе стоило титанических усилий, чтобы не сорваться. Она корила себя, называла неблагодарной, убеждала, что о такой великолепной, чудесной жизни мечтают тысячи ее соотечественниц. Какое-то время такой «аутотренинг» помогал. Она считала себя обязанной мужу за то положение, которое он ей дал, памятуя о тех, кто остался в разоренной инфляцией стране. Наташа приложила максимум усилий, чтобы всему научиться. Научиться жить и не выглядеть при этом забавным курьезом. Научилась улыбаться как надо и когда надо, говорить что надо. Постаралась, чтобы Фил не догадался о ее душевных метаниях, приняла за данность тот бездушный распорядок, по которому жил муж. Редкие обеды и ужины вместе, чаепития с его родителями (на таких мероприятиях в «теплом семейном кругу» вчетвером самым «живым» был Энтони Гордон, отец Фила. Сэр Энтони курил сигары, бесконечно острил и изрекал изящные непристойности, от которых лицо миссис Энтони Гордон покрывалось пунцовыми красками), выходы «в свет», включавшие в себя обязательный поход в оперу, ну еще и секс. Супружеский долг у Фила Обязательного был запланирован на каждый второй четверг. Наташа назвала его «рыбным днем». В этот день Фил неизменно приезжал домой пораньше, привозил бутылочку шардонэ, что-нибудь экзотическое на закуску и милую безделушку, которой Наташе положено было восхититься и выказать благодарность. Далее по программе шел легкий ужин. Прислуга отпускалась, после чего следовала раз и навсегда утвержденная прелюдия, карикатурно копировавшая тонкое патрицианское искусство наслаждения. Он томно раздевал ее, целовал эрогенные зоны, описанные в книгах, шептал одни и те же слова, а потом они без особых затей занимались сексом. Напоследок говорил: «Спасибо, детка», — и, облегченно вздохнув, засыпал.
Авиалайнер набрал высоту, и табло с предупреждением пристегнуться погасли. Фил немедленно достал из кейса компьютер ноутбук, включил питание и заработал пальцами на клавиатуре. Еще через минуту связался с кем-то по телефону.
— Хелло, Патрик! Как у нас дела? На два тридцать я наблюдаю падение котировок. Нет, с акциями «Стоун системз» не связывайся, они ликвидны, но ненадолго. Сбрось завтра тот пакет, о котором я говорил.
Даже сейчас Фил не может оторваться от своих проклятых дел! Всегда так. Все шесть лет, что они женаты, для Фила работа — вторая жена. Когда Наташа на одном из семейных чаепитий что-то сказала родителям Фила по этому поводу, сэр Энтони рассмеялся и заметил: «Милая моя, я совершенно не удивлюсь, если узнаю, что наш Фил иногда вместо тебя пользует свой собственный компьютер!». — «Энтони!» — воскликнула тогда миссис Гордон и отчаянно покраснела.
Возможно, только старый Энтони понимал Наташу и неизменно поддерживал, видя, насколько ей тяжело в этом новом для нее мире. Его крупное, добродушное, усатое лицо сельского фермера вызывало симпатию и приязнь с первого взгляда. По духу сэр Энтони был ближе Наташе, и она частенько просила у него совета в затруднительных ситуациях. Если бы не он, ей было бы намного труднее разобраться в себе и в том, что окружало ее.
В это время стюардессы начали развозить на тележках напитки, закуски и свежие газеты. Фил сейчас возьмет салат из крабов, семгу, бокал сухого вина (Фил Неотразимый бережет фигуру), а на десерт неизменные «Таймс» и «Уолл-стрит джорнэл». Она ошиблась только с салатом: мистер Гордон пожелал фуагра. Сама Наташа, зная о своей особенности никогда не полнеть, попросила нежную куриную грудку под грибным соусом, консоме, ягодное суфле и чашечку кофе. Фил страшно не любил, когда при нем кушали то, что он запретил себе волевым усилием. Особенно, если этим «кто-то» была жена. Деловые ланчи он еще как-то терпел, но «несдержанность» Наташи раздражала его до невозможности.
Вот и сейчас Фил почти с ненавистью смотрел, как она со здоровым аппетитом поглощает чудовищное на его взгляд количество калорий, а сам в это время меланхолично ковырял вилкой свою семгу.
— Я не ела с шести утра и не намерена терпеть многочасовой перелет на пустой желудок. К тому же он начнет урчать, а это не эстетично, не так ли, дорогой? — беззаботно отозвалась Наташа, промокая рот салфеткой.
— Все верно, леди, — неожиданно вмешался в разговор супругов сосед справа — мужчина лет двадцати восьми-тридцати, с широкими залысинами, в темном костюме и с серьгой в ухе. Сам он уплетал сочный ростбиф. Голос у него был с приятной хрипотцой. — Женщина не должна быть похожа на узницу Освенцима. Хотя сейчас модно, когда по подиуму вышагивает этакий рахитичный скелет, в любую минуту готовый грохнуться в голодный обморок.
Наташа тихо засмеялась, прикрыв рот рукой. Фил, изобразив на лице крайнюю степень презрения, снова принялся за свою семгу.
— Самое отвратительное, — продолжил незнакомец после эффектной паузы, — что этому примеру следуют некоторые джентльмены. Нет чтобы отведать добрый кусок кровавого ростбифа, как и полагается настоящему мужчине, так он жрет зелень и сырую рыбу и ужасается, словно женщина, каждому лишнему фунту набранного веса. Ничего не скажешь, хороши времена. А потом вся Европа вопит не своим голосом: «Ах, падает деторождение!». А я вам скажу, — и нагнулся доверительно к Наташе, — потому и падает, что кое у кого не встает после такой жратвы.
Наташа снова засмеялась. Незнакомец все больше ей нравился. Фил же покраснел, как мать, и так судорожно ухватился за бокал, что чуть не пролил вино на себя.
— Черт! — выдохнул он со злостью и пулей выскочил из кресла.
— Фил, этот человек не хотел сказать ничего плохого, — с улыбкой проговорила Наташа, — успокойся.
— Да уж, нужно полагать. Извини меня, я скоро вернусь.
И Фил Оскорбленный удалился вдоль прохода к туалетам.
— Впервые вижу его таким, — повернулась к незнакомцу Наташа. — Но он скоро отойдет. Фил не злопамятен.
— Честно говоря, я его уделал. Смотрю, сидит мужик с кислой физиономией и еще донимает такую замечательную и красивую леди. — И тут неожиданно протянул руку. — Меня зовут Брайн. Брайн Адамс.
