— Мы так долго не виделись… — Он замолчал и внимательно уставился на нее. — Прошло так много времени.
Во рту у нее пересохло, и Чесса привалилась к косяку. Комната начала медленно вращаться перед глазами. Самый страшный ее кошмар воплотился в реальность, и настало время встретиться с ним лицом к лицу.
Она была прекрасна. Хотя эта женщина и смотрела на него как на привидение, но взволновала его до глубины души. Легкие пряди волос возносились над тонким, чувственным лицом с огромными влажными глазами такого ослепительного голубого цвета, что захватывало дух. Это лицо было восхитительным, несмотря на болезненную бледность. Она прислонилась к двери, словно совершенно обессилев.
— Да. — Шепот едва оформился в слова. — Прошло много времени.
Он желал схватить ее в объятия и умолять о прощении за то, что оставил ее одну так надолго. Ему хотелось поблагодарить ее, ведь она подарила ему такого чудесного сына. Но больше всего он хотел понять, почему не помнит ее хотя бы чуть- чуть.
Она была из тех женщин, которых нормальный, здоровый мужчина забыть не может.
Юный Ник Парселл мог быть каким угодно, но в этом отношении он был нормален. Городской отщепенец, обвиняемый во всех происшествиях и действительно ответственный за многое, он злобно реагировал на тех, кто был богаче, и старался выбросить их из памяти. Однако он не мог бы забыть такую прекрасную женщину. Он явно когда-то сильно обидел ее. Но он скорее отрезал бы себе руку, чем обидел бы ее еще сильнее признанием, что абсолютно ничего не помнит.
— Удивительная встреча, — сказал он.
Она немного пошатнулась, и ее большие глаза расширились настолько, что стали похожи на глаза фарфоровых статуэток. Полные губы задрожали в попытке что-то произнести.
Нетерпеливая маленькая ручка дернула его за рукав.
— Я знал, что ты приедешь, я знал!
Отведя взгляд от пораженной в самое сердце женщины, Ник опустился на колени и посмотрел прямо в детские глаза, такие же голубые, как у матери. Они излучали обожание и восторг. Горло Ника перехватило, слова пропали под натиском эмоций. Сердце его куда-то провалилось. Его сын. Его плоть и кровь. Ник переживал величайший, самый острый момент своей жизни.
Подбородок Бобби дрогнул.
— Ты действительно мой папа?
Свидетельство о рождении, присланное адвокатской фирмой Сент-Ив, лежало в нагрудном кармане его костюма, рядом с сердцем.
— Да, Бобби, я действительно твой папа.
— Больше не уходи. — Слеза медленно скатилась по маленькой щечке. — Пожалуйста, не уезжай. — И ребенок, рыдая, кинулся Нику на грудь.
Ник крепко прижал его к себе.
— Никогда, — прошептал он, потрясенный силой его слов. — Ты мой сын, и я никогда не оставлю тебя. Никогда.
Женщина издала странный всхлип, но Ник едва услышал его.
Этого не может быть
Ледяные пальцы страха тянулись к горлу Чессы. От ужаса пересохло во рту. Святой Боже, молилась она про себя, пусть это окажется сном.
На другом конце комнаты мужчина, этот призрак из прошлого, стоял на коленях, глядя на ее драгоценного сына как на божество. Обычно спокойный и сдержанный, Бобби взирал на своего новообретенного отца с выражением полного обожания, и это ранило Чессу в самое сердце.
В течение девяти лет движущей силой ее жизни было счастье Бобби. Все остальное было несущественным. Чесса полностью посвятила себя сыну и считала, что этого для мальчика достаточно. Оказалось, что ему нужно кое-что еще.
И это причиняло боль.
Нежданное появление Ника было ужасным. Бобби не понимал, не мог этого понять. То, что он считал счастливейшим моментом своей жизни, было самым страшным, что могло случиться. Радость в его детских глазах вскоре сменится болью и отвращением. Чесса не могла этого допустить, но не знала, как остановить отвратительный фарс.
Со сдавленным криком она выбежала в кухню, стукнувшись о раковину. Расставив руки, она оперлась о стойку и с трудом перевела дыхание. Возможно, это розыгрыш, жестокая шутка, сыгранная безупречно одетым человеком в итальянских туфлях и костюме, который стоил едва ли не больше всей ее месячной зарплаты. Видимый достаток этого человека мало соответствовал образу того обозленного на весь мир парня в старых джинсах и черной футболке с оторванными рукавами, которого она помнила.
Ник Парселл был ершистым дичком, всегда по уши в неприятностях. Но он обладал сексуальным обаянием Джеймса Дина, и девочки-подростки находили его просто неотразимым. Он был объектом всех сплетен, шепотков и домыслов и, по слухам, наслаждался радостями секса больше, чем знаменитый киноактер.
В каждом городке есть по крайней мере одна паршивая овца. В фермерском городке центральной Калифорнии, где росла Чесса, было несколько таких, но Ник Парселл был среди них самым отъявленным. Это было у него в крови. Как говорится, каков отец, таков и сын.
Отец. Сын.
— Чесса?
Она с ужасом в глазах обернулась. Грудь у нее вздымалась, как будто ей не хватало воздуха. Чесса быстро моргнула, но картина не изменилась.
Он был реален и был здесь.
Протянув руку. Ник стал что-то говорить. Потом опустил руку с выражением отчаяния на лице. Его взгляд обежал аккуратную кухню и остановился на тарелке с недоеденной пиццей. Он улыбнулся.
— Сосиски и грибы, — произнес он вдруг. — Это и моя самая любимая пицца.
Чесса обрела голос:
— Как ты тут оказался?
Его улыбка испарилась. Лицо Ника стало тверже, чем помнилось ей, но и красивее. Квадратная челюсть, великолепной формы нос, а губы одновременно мужественные и волнующие. Темные глаза, сверкавшие из-под нависших бровей, придавали его облику неповторимость.
Его ответ был растерянным и даже печальным.
— Я должен был увидеть его.
Чесса прикрыла глаза и плотно сжала губы. Этого не может быть. Нет.
Чтобы успокоиться, она схватила фруктовый нож и стала нервно очищать яблоко.
— Ты не имеешь права появляться здесь.
— Он мой сын.
У нее перехватило дыхание. Она прикрыла глаза и прикусила губу, потом глубоко вздохнула и наметила ножом очертания лица на яблоке.
— Бобби мой сын, а не твой.
Ответом была тишина. Ник придвинулся ближе и заговорил снова:
— Я понимаю, почему ты сердишься. Я должен был быть рядом с тобой. Прости.
Нож дрогнул в ее руке. Она оглянулась и сразу же пожалела об этом. На его лице были написаны вина и мука.
Ник попытался спрятать свою боль под маской спокойствия, убрал руки за спину, как это обычно делают мужчины в неприятной ситуации.
— Жаль, что ты не нашла возможности сказать мне о нашем ребенке. Но я понимаю почему.
Волнение превратило ее голос в монотонное бормотание:
— Что именно вы понимаете, мистер Парселл?
Подавшись вперед, он понизил голос:
— Простой арифметический подсчет показывает, что я покинул город прежде, чем ты хотя бы поняла, что беременна.
Если бы он ударил ее, Чесса была бы потрясена меньше.
— Как ты узнал, когда родился Бобби?
Явно удивленный вопросом, он вытащил из нагрудного кармана пиджака сложенный лист бумаги и протянул ей.
Комната опять начала вращаться у нее перед глазами. Чесса узнала копию свидетельства о рождении ее сына. Забыв, что нож все еще зажат в руке, она крепко сцепила дрожащие руки.
— Ты порезалась. — Ник испуганно выронил документ и выхватил нож из ее руки. Затем взял полотенце и прижал к порезу. Его прикосновение было твердым и теплым, неожиданно осторожным. — Бинты есть?
— Этого не требуется. Я хочу, чтобы ты уехал.
Странная печаль появилась в его глазах.
— Ты же знаешь, что я не могу этого сделать.
— Конечно, можешь. Тебе не привыкать уезжать.
Ярость в ее голосе ошеломила его. Он отступил, глядя на нее с терпеливой настойчивостью.
— Я понимаю, что ты чувствуешь.
— Нет, не понимаешь. — Она ненавидела себя за предательскую дрожь и прорывающиеся истерические нотки в голосе. — Ты не способен понять. Пожалуйста, умоляю тебя, просто уйди и оставь нас одних.
Ник смотрел на нее со странным сомнением.
— Чесса, ты имеешь право чувствовать себя обиженной и брошенной. Я хочу изменить все это.
— Ты не можешь.
— Я могу хотя бы попытаться.
Когда она попробовала отвернуться, Ник придержал ее за руку, и жар его пальцев обжег ее как пламя.
— Я хочу, чтобы ты знала… — он перевел дыхание, — ты всегда была для меня особенной.
Чесса замерла.
— Что?
Он попытался улыбнуться.
— То, что было между нами, было особенным.
Она могла лишь беспомощно и с невыразимым ужасом смотреть на него. Как благородно с его стороны, думала она, хранить память о том, чего не было, о связи, которой не существовало.
Чесса Марголис и Ник Парселл впервые встретились пять минут назад.
