– Да нет, как раз наоборот.
На мгновение Фрэнк замер, и Шарлотта успела заглянуть ему в глаза.
– Вот в чем значит дело… – значительно проговорил он, но тон его был привычно ироничным.
– Нет-нет, ты не понял! – она потерла лицо ладонью, словно пытаясь найти точные слова.
На белом фоне стены ее тело казалось еще смуглее, чем было. Одной ступней она уперлась в стену, и узкое согнутое колено чуть подрагивало от напряжения. Фрэнк завороженно смотрел, как ровные белые зубки впиваются в атласную мякоть нижней губы… На мгновение он со странной ясностью представил, как сейчас они прокусят ее до крови и алая капля медленно скатится по подбородку, шее и, оставляя влажный след на своем пути, докатится до круглого темно-коричневого соска…
Он резко тряхнул головой, повел из стороны в сторону крупным торсом, разметав вокруг себя брызги.
– Ты что? – вскрикнула она.
Он подставил руку под струю и направил в ее сторону.
– Фрэнки!
– А ты не хочешь принять душ, мой мальчик? – Он потянулся к ней мокрой ладонью.
– Нет, – игриво улыбаясь, она вжалась в стену, – я уж после тебя, папочка…
– Иди сюда! – позвал он и, схватив ее за тонкую кисть, притянул к себе.
С небольшим чемоданом в одной руке и плащом в другой Фрэнк вышел в залитый солнцем холл аэропорта. Остановившись, он огляделся. Долго искать не пришлось. Фрэнк улыбнулся, увидев невысокую женскую фигуру, направлявшуюся к нему. Издали ее можно принять за молодую женщину… Туфли и шляпа подобраны в тон бежевому брючному костюму. Эта строгая однотонность выделяет Эмили из толпы встречающих, одетых уже почти по-летнему пестро.
– Здравствуй, милый! – Она протянула ему суховатые маленькие руки, и Фрэнк принял их в свои большие ладони.
На стоянке их ждал старенький белый «фольксваген» Эмили, который она любила, словно живое существо. Опустив стекло, Фрэнк вдыхал аромат океана, который после долгого отсутствия так остро ощущается на побережье. Мимо проносились знакомые места, веселый майский ветерок трепал волосы, и на губах Фрэнка появилась счастливая улыбка. Каждый раз дорога из аэропорта начиналась при полном молчании. Эмили знала, что пока она Фрэнку не нужна. Спустя некоторое время он сам повернулся к ней.
– Знаешь, я ведь едва не опоздал на самолет. А теперь представить себе не могу, как бы я остался в сером, дождливом Париже.
– Ах, Париж! – мечтательно проговорила Эмили. – Я любила его и дождливым, и пыльным… Неужели он еще существует? Для меня он – как сон…
– Я много раз предлагал тебе съездить туда.
– Нет-нет, – почти перебила она.
– Понимаю. Ты не хочешь сверять сон с реальностью.
– Да. Тот сон и эта реальность вряд ли сойдутся… Я достаточно стара и уже успела усвоить, что воспоминания, как и мечты при их исполнении, умеют превращаться в пустоту.
Фраза прозвучала печально, но выражение лица Эмили было при этом довольно лукавым. Фрэнк не ответил, наблюдая, как легко она управляет машиной, а потом, словно вспомнив что-то, спросил:
– Что ты получила в подарок на сей раз?
– Сам увидишь.
Лицо ее казалось серьезным, но Фрэнк знал, что вопрос доставил ей удовольствие.
Едва «фольксваген» свернул на неширокую и тихую Эшли-стрит, у Фрэнка внутри что-то задрожало, и, испугавшись, что не сможет скрыть собственную сентиментальность, он отвернулся от Эмили, но при этом ухо и щека его, обращенные к ней, покраснели. Заметив это, она чуть усмехнулась подкрашенными светлой помадой губами.
Она сразу же оставила Фрэнка одного, сославшись на необходимость что-то купить в магазинчике на соседней улице. Напрасно он пытался скрывать свои чувства. Эмили помнила, как блестели его глаза, когда он впервые приехал сюда после трехлетнего «разрыва». Она и тогда понимала, что дело не только в ней, отчасти заменившей мать уже взрослому, двадцатитрехлетнему мужчине, но и в доме, улице, городке… Рано потерявший родителей, никогда не имевший постоянного дома, перебрасываемый от одних родственников к другим, Фрэнк хоть и не обрел здесь счастья, все же был принят этим домом и его хозяйкой как свой, тот, кого давно ждали. И после отъезда отсюда, все его последние годы были столь же неприкаянно бездомны, как и детство – несмотря на квартиры в Нью-Йорке и Париже, счета в банках и множество знакомых в разных городах и странах.
Оставшись один, Фрэнк поставил чемодан у входной двери и направился в гостиную медленным и осторожным шагом, словно там его ждало что-то таинственное. В гостиной действительно царил полумрак. Фрэнк подошел к одному из окон и раздвинул шторы. На чайном и журнальном столиках, на каминной полке и даже прямо на полу у одного из кресел стояли хрупкие, цветного стекла вазы с узкими горлышками, напоминавшие бокалы для вина. Фрэнк улыбнулся странной ассоциации: он вспомнил, как в одной французской деревушке попробовал что-то вроде каши из виноградного сока, она была вкусной, но, пожалуй, чуть приторной… Он силился вспомнить название или рассказанный ему хозяином дома очень простой рецепт, но память, приученная оставлять в хранилище только самые необходимые сведения, выдавала лишь запах, вкус, цвет… Фрэнк подошел к той вазе, что стояла на полу, присел на корточки и взял в руки один из чуть приоткрывшихся бутонов. Сиреневый тюльпан доверчиво склонил нежные лепестки на его ладонь.
– Я положил трубку на рычаг. Ты не против? – шутливо улыбаясь, спросил Фрэнк.
– О! – Эмили театрально приставила ладонь ко лбу. – А я совсем забыла. Я как раз говорила, когда принесли…
– Да, я видел это великолепие, – сказал он, вздохнув.
Она взглянула на него вопросительно:
– Ты собирался приехать раньше. Тебя что-то задержало в Париже? – Выражение его лица, мгновенно изменившись, чуть не испортило ей настроение. – Нет, не говори, я и так, кажется, знаю. Лучше давай выпьем за твой приезд.
– Мы должны выпить за тебя, ведь сегодня твой день.
– За меня ты еще успеешь. Ну… – Она налила немного вина в пузатые бокалы с витыми ножками. – Я рада тебя видеть, Фрэнк.
– А я тебя, Эми.
Бокалы прозвенели почти как колокольчик у ее двери, и лицо Эмили осветилось улыбкой. Она давно научилась ловить хвостик того мгновения, которое потом можно будет назвать счастливым.
– Да, кстати, – отпив, заговорил Фрэнк, – я, кажется, заглянул всюду, но насчитал только… шестьдесят штук. Двенадцать ваз – ведь так? Но ведь их должно быть…
– Пойдем, – перебила Эмили и, взяв его за руку, потянула за собой.
Они поднялись наверх и остановились у дверей спальни.
– А! – улыбнулся Фрэнк понимающе.
– Сюда ты, как истинный джентльмен, конечно, не заглядывал? – Улыбаясь, она толкнула дверь.
На трюмо, по бокам овального зеркала стояли две старинные хрустальные вазы. Они отражались в зеркале, и оттого ваз становилось четыре. Еще одна небольшая вазочка из белого фарфора поместилась на ночном столике – под определенным углом зрения она выплывала из угла комнаты, точно зазеркальное пространство способно было множить, отдалять и приближать цветы, казавшиеся на расстоянии искусно сделанными из бархата.
– Какое богатство! – воскликнул Фрэнк.
– Неправда ли? Такой необычный цвет… Я даже изменила своим пристрастиям и оставила сиреневые за пределами спальни. Эти больше подходят. Словно диковинные ночные птицы…
Цвет тюльпанов, трудно определимый, смешавший в себе оттенки ярко-синего, лилового, даже черного, напоминавшего цвет спелой сливы, но темнее и насыщеннее, делал их столь необычными, что Эмили и Фрэнк не могли не ощутить их таинственность, их волнующее волшебство.
– Ну… – наконец произнесла Эмили, – теперь хватает?
– Да.
– Семьдесят пять, мой мальчик. Простая арифметика. Но идем же. Не то опоздаем.
Несмотря на свое отношение к Эмили, ее подруг Фрэнк переносил с трудом. Во время праздничного ужина он то и дело удалялся, пользуясь словоохотливостью Анны и Хермины, засыпавших Эмили всевозможными сведениями об успехах и неудачах детей, шалостях внуков, стервозности невестки Анны и ветрености зятя Хермины, а также сплетнями о личной жизни общих знакомых – даже тех, кого Эмили не могла вспомнить. Она лишь изредка задавала вопросы и отпускала ироничные замечания, большей же частью помалкивала, потягивая мартини с плавающими в нем вишенками.
– Дружок, – обратился Фрэнк к одному из официантов, – я хотел бы сделать заказ и взять с собой.
– Я вас слушаю, сэр.
– Э… что-нибудь французское…
Официант поднял брови.
– Только не лягушек, конечно…
Белобровое лицо официанта осталось непроницаемым.
– Может быть, rognons, сэр?
– Почки?
– Да, зажаренные с шампиньонами.
– Подойдет.
– Грудинку?
Фрэнк кивнул.
– Отлично, – отходя, он пожал плечами. – Пожалуй, гурманом меня не назовешь…
