— А бензин тут при чем? — удивилась Марго.
— Мы поедем в Эйлат, — тихо произнес Банан, — к твоему другу Адамастору, ты не против?
— Я хочу есть, — выпалила она, — в животе бурчит… — Помолчала. — Слушай, а как тебя зовут?
— Банан! — ответил Максим и открыл меню.
Она выбрала рыбу, он — стейк без крови и пиво.
От пива Марго отказалась, отказалась и от вина: попросила еще свежевыжатого апельсинового сока.
— Где твоя машина? — спросил Банан, ожидая, когда официант вернет ему карточку.
— У крепости. Тут недалеко.
— Знаю. — Максим расписался на счете и убрал карточку в бумажник. — Я там недавно был.
Она пошла к выходу первой.
Белая рубашка с короткими рукавами и белые джинсы, плотно обтягивающие попу.
На берегу она взяла его за руку, море катило ленивые волны, лодок почти не осталось — наверное, все ушли на лов.
— Ты меня и вправду не обидишь? — спросила она.
Банан помолчал.
— Если сама не попросишь.
— Там видно будет! — с какой-то неуверенной ноткой в голосе сказала Марго.
— Ты спятил! — сообщила она за считанные минуты до въезда в Эйлат, когда они миновали развилку у пограничного пункта Арава, за которым начинались законные владения нынешнего иорданского короля, сына покойного Хусейна; в принципе, они уже больше часа ехали вдоль границы с Иорданией, вот она, справа, каких-то полкилометра — и видны морщинистые коричневатые горы, а слева такие же, пусть пониже, но израильские, пустыня, переходящая в пустыню, вначале Иудейская, потом — Негев, сейчас вот пустыня Паран, если верить Марго, которая совсем остекленела, вынужденная сидеть за рулем с утра пораньше, да еще и выбирать дорогу поодаль от палестинских территорий, хотя самый удобный путь пролегал как раз мимо них.
Однако рисковать вряд ли стоило.
Максим проснулся в семь; Марго спала, свернувшись забавным клубочком, стиснув в объятиях подушку и лежа как-то наискосок, даром что кровать в этом отеле была попросту непотребной ширины.
Вчера вечером, поднявшись в номер и подождав, пока она примет душ и скользнет под легкое льняное покрывало рядом с ним, ощутив ее прохладное после душа тело, Максим пожелал ей спокойной ночи, инстинктивно поняв, что будет намного лучше, если они просто уснут, и она доверчиво прижалась к нему и сразу же растворилась в своих ночных видениях: иногда он просыпался оттого, что она разговаривала с кем-то на иврите.
Он гладил ее по голове, по плечам, и она снова засыпала, а утром, когда он разбудил ее, сам уже полностью одетый — оставалось лишь убрать вещи и положить в сумку термос, — она улыбнулась, сказала «шалом», выскочила из-под покрывала и голой отправилась в душ, смешно покачиваясь спросонья.
В половине девятого, позавтракав — номер Максим оплатил заранее, чек-час наступал в двенадцать, так что они отбывали даже раньше положенного, — они сели в ее «мазду» и поехали обратно, по направлению к Тель-Авиву.
Такой она выбрала маршрут.
Конечно, можно было свернуть в сторону Назарета, проследовать по Самарии в Иерусалим, а потом вниз, к побережью Мертвого моря, откуда уже почти прямая дорога на Эйлат, но Марго показала Максиму этот маршрут на карте и забраковала его, объяснив, что вот эти заштрихованные ромбики, неравнобедренные треугольники и эллипсы суть не что иное, как навязшие ему в зубах по домашним теленовостям Дженип Наблуз и Рамалла, палестинская автономия, так что лучше ехать иным путем. Например, Нижней Галилеей до озера Кинерет, а потом по Иорданской долине к тому же Мертвому морю и дальше — само собой — на Эйлат, но тогда они не попали бы в Иерусалим, и Максим не увидел бы Великий город.
А Марго очень хотелось этого.
Может, в благодарность за то, что Банан так и не тронул ее ночью.
Кто знает.
В результате они поехали обратно той дорогой, по которой его вез Лева, и Максим не сумел полюбоваться ни роскошными холмами Галилеи, зелено-желтыми, будто прочерченными в прозрачной синеве библейского воздуха, ни столь же прозрачной синевой озера Кинерет, к которому сбегают эти холмы, ему не дано было подойти по темноватой крупной гальке к воде, вблизи уже не синей, а коричневой, но все равно кристальной, отражающей яркий желтый круг висящего над Галилеей солнца.
Впрочем, Банан все-таки подошел к воде.
Не утерпел, попросил Марго тормознуть у моря.
Случилось это между Хадерой и Натаньей; они остановились, она осталась у машины покурить, а он спустился вниз по склону.
Вода тут была не очень чистая, на белой пене виднелись грязноватые разводы, но он все же снял сандалии, закатал джинсы и вступил в Средиземное море.
Очень теплое, на удивление теплое, почти как океан в котором он плавал вроде бы совсем недавно.
Максим прошел несколько метров вдоль берега, посмотрел в сторону машины — Марго помахала ему рукой, и он заспешил к ней.
Им предстояло миновать Натанью и Рамат-Ган, а затем, не сворачивая к аэропорту Бен-Гурион, резко увеличить скорость и устремиться к Иерусалиму. В дороге они были уже третий час, до Иерусалима оставалось около часа, до Эйлата — все пять.
Они перекусили на заправке минутах в двадцати за поворотом к аэропорту: съели по пицце и выпили невкусный растворимый кофе.
У Максима разболелась голова, солнце палило немилосердно, он проглотил таблетку, которую дала ему Марго, впереди уже виднелись горы, и Банан вдруг осознал, что сумасшедшее лето, начавшееся с добермана по имени Ганс, привело его туда, где он и не мечтал оказаться.
Вернее — приведет.
Совсем скоро.
И, может быть, там он поймет, чего ради мотается из страны в страну, таская с собой полный жидкого азота термос, в котором хранится ампула под номером ZZX 222.
Ампула со спермой его друга.
Он надеется получить ответ.
«Зачем? — спросит Максим. — Боже, скажи, я ни в чем не ошибаюсь?»
Марго как-то странно посмотрела на него.
— По-моему, тебе надо помолиться.
Банан кивнул.
— Можешь пойти в храм, — продолжала она. — Ну, знаешь, храм Гроба Господня.
— Нет, — сказал Максим, — мне надо напрямую.
— Чудной ты человек, — пробормотала Марго. — Но ты меня нанял…
Несколькими часами позже она сообщит ему, что он спятил, но это будет уже после того, как он расскажет ей, зачем ему Адамастор и что находится в никелированном термосе, над которым Банан трясется, словно там все сокровища мира.
Это произойдет несколькими часами позже, а сейчас они въезжают в Иерусалим.
Поначалу это был просто большой город.
