— Я не могу, — просто сказала она. — Пожалуйста, Маури, если у меня возникнут затруднения, помоги!
— Какая польза от того, что ты узнаешь?
— Не в пользе дело. Нужно вытащить на свет зло. Я не могу объяснить, что я чувствую по отношению к этому мальчику… Он был такой беззащитный… После всего этого ужаса, я не думаю ни о чем, кроме него. Я не могу объяснить, — повторила она.
— Что бы ты не пожелала, — спокойно сказал он, — ты знаешь, я тебе помогу.
Ей стало легче от его слов.
— И еще об одном, — начала она. — Когда-нибудь ты научишься говорить о своих проблемах без того, чтобы убегать в эти глупые и бессмысленные сексуальные копания. Когда-нибудь ты оставишь эту отвратительную манеру кривляться, изображая из себя самоуничижающегося еврейчика, потому что, честное слово, это оскорбляет.
— Кого оскорбляет?
Но она знала, что и сам он прекрасно это понимает.
— Меня.
— Когда ты вернешься из Туниса, — сказал он отрешенно, — обещаю, что мы все это обсудим.
— Я заставлю сдержать тебя обещание.
Еще одна мысль пришла ему в голову.
— Все-таки позвони Карлу. — В его словах звучал неподдельный интерес.
Но у Саши не было желания разговаривать об экс-муже.
— Это ему на пользу, — отмахнулась она.
Маури не возражал.
— Между прочим, — сказал он, — мы сегодня ужинаем все вместе — ты, я и Берни.
— Я — нет. У меня встреча.
— Что еще за встреча?
— Встреча как встреча.
— С кем?
— Кое с кем.
— Ладно, Белль. Не хочешь говорить — не говори. Это твое право.
— Пригласи на ужин Бендекс.
— Еще чего!
— Нет, серьезно, — сказала Саша. — Попробуй обойтись с ней как с человеком. Открой ей свою душу.
Он сделал вид, что не слышал ее слов.
— Где это ты порвала брюки и поранила колено?
— Если бы не порванные брюки и разбитое колено, я бы не была занята вечером.
— В следующий раз постарайся обзаводиться синяками после ужина.
— Ты начинаешь говорить, как Берни.
— То есть?
— Шутишь, а не смешно.
— Точь-в-точь как он?
— Почему бы тебе не позвать его, чтобы ты сам смог убедиться?
Маури взглянул на часы.
— Ты права: уже поздно, а у нас напряженный день. — Прежде чем взяться за телефон, он немного помолчал. — Следующие две недели ты будешь очень занята, Саша, и тебе не следует обзаводиться сейчас новыми… — он помедлил, как будто подбирал слово, — …друзьями.
Оба почувствовали что-то вроде облегчения, возвращаясь к делам. Всегда легче гнуть прямую линию, даже имея для этого сомнительные основания.
Что касается Берни, то он мог позволить себе шутить, даже и несмешно, поскольку заполучил-таки место продюсера в программе о Карами. То, как он руководил подготовкой репортажей из Рима, обеспечило ему личное доверие Маури, которого устраивало, что все дело ограничилось простым освещением событий. По крайней мере, так рассудила об этом Саша, наблюдая, как он петушился, пока они сидели у Маури за бутылкой шампанского и кофе. Пусть его, только бы не позволял себе лишнего и не впадал в этот свой всезнающий тон.
Когда разговор зашел о предстоящем интервью, он вновь стал тем Берни, которого она знала по прошлой работе. Он словно играл с судьбой в покер и намеревался вытащить джокер.
— Не помешает ли Саше ее еврейское происхождение? — поинтересовался он между прочим.
— Карами на это наплевать, — сказал Маури. — Она для него только мостик к американцам.
— А как насчет того, что она женщина? — продолжал Берни. — Ты же знаешь, как эти ребята относятся к женщинам.
Саша была невозмутима.
— А ты как относишься к женщинам? — с невинным видом поинтересовалась она.
Берни поерзал на стуле и обратился к Маури:
— Проблема даже не в том, что она женщина. Во время интервью она имеет привычку высказывать личное отношение к предмету. Ей нравится выступать в роли эдакой доброй еврейской мамаши. Ей кажется, что прежде чем докопаться до того дерьма, которое скрыто в человеке, с ним нужно поговорить по душам. Я же считаю, что этот парень Карами имеет право, чтобы с ним обходились без предвзятости. Как с обыкновенным смертным.
— Не думаю, что это мой недостаток, — сказала Саша.
Она вдруг подумала о том, сможет ли избежать этой привычки за сегодняшним ужином.
— Давайте все-таки вернемся к еврейскому вопросу, — предложил Маури.
— Они ненавидят не евреев, а сионистов. По крайней мере это их партийная линия.
— Тут дело не в религиозных предрассудках, — сказал Берни, — я беспокоюсь о том, чтобы сам подход был по-американски хладнокровным.
— Послушай, у Саши были те же самые национальность и привычки, когда она делала репортажи об этих головорезах из ку-клукс-клана на Юге или о Луисе Фаррихане в Нью-Йорке. На мой взгляд, — мягко сказал Маури, — главное, чтобы она не зацикливалась на религиозных вопросах, а они не втянули ее в разговоры о коране и тому подобном. Все будет нормально, поверь мне.
— Ее тянет быть мамашей, — не успокаивался Берни.
— Все, на что я способна, — это пришивать оторванные пуговицы на пальто, да и то зимой.
— Ты знаешь, что арабы думают о женщинах, — настаивал Берни.
— Они думают не хуже, чем некоторые субъекты с американского телевидения, — с милой улыбкой парировала Саша.
— Вернемся к Карами, — сказал Маури.
Берни не протестовал.
— Что касается меня, то я все еще полагаю, что он должен выглядеть симпатичным парнем — нормальным, здравомыслящим и даже убедительным в изложении своей позиции.
Саша не прерывала его. Напротив, она внимательно слушала и даже сделала несколько пометок в блокноте.
— Все, что от нас сейчас требуется, — сказал Маури, — это начать профессиональный разговор о предмете и решить, показываем ли мы Карами хорошим мужем и отцом или страшным убийцей.
— Ну, я не та, кого стоит об этом спрашивать, — усмехнулась Саша. — Я имела возможность наблюдать проявление этих двух его качеств.
— По моему мнению, мы должны показать его и тем, и другим и пусть телезрители решают сами, — сказал Маури, глядя то на Берни, то на Сашу.
— С этим трудно не согласиться, — пробормотал Берни.
— Позволь напомнить тебе, что наша программа называется «Семья». Это значит, что в ней должны быть показаны люди, которые рассказывают о других людях, о тех, кого они любят, а не о работе.
— Ты называешь работой взрыв в офисе авиакомпании? — рассмеялся Берни.
— Послушайте, вы оба знаете, как я отношусь к тому, что случилось, но я не хочу, чтобы наша программа потеряла… — тут Маури запнулся, подбирая слово, — …доверительную интонацию что ли. Мы ведь собираемся прийти к человеку в дом, чтобы люди увидели его за обычными житейскими делами. А то, что он взрывает самолеты и офисы, останется за кадром и оттого будет еще более впечатляющим. Зрителю не нужно, чтобы мы за разговором о детях обменивались зуботычинами. Если мы все сделаем, как задумано, не выставляя напоказ его истинное лицо, то это даст гораздо больший драматический эффект.
