– Что ты выдумываешь? Воображаешь, что я прямо умираю со страху? За меня можешь не волноваться. Робер понурился. Они пересекли площадь.
– У Кристофа все заперто, – заметила Жильберта.
– Да, все ставни закрыты.
Теперь Робер ни о чем не думал, ничего не ощущал, будто превратился в автомат, тупо двигавшийся вперед по воле Жильберты.
У дома священника они остановились. Калитка была приоткрыта. Жильберта распахнула ее пошире.
– Свет еще горит. Нам повезло – проговорила она.
– Пойдем со мной, пойдем, Жильберта! Втолкнув его за калитку, она позвонила.
– Давай, иди, я постою тут.
Она притворила калитку, и Робер очутился во дворе. Один. Дверной колокольчик звякнул, стукнувшись об оштукатуренную стену. Полосы желтого света, пробивавшегося сквозь ставни, лежали на ступенях лестницы.
Робер замер. Взгляд его был прикован к решетчатому ставню. Время летело. Ему казалось, что так прошло много часов. Может быть, вся ночь…
Юноша вздрогнул. За стеклом мелькнула тень. Дверь отворилась.
– Что такое? Кто там? – То был голос старенькой служанки. Позади Робера, за калиткой послышался шорох.
– Давай, входи, – шипела Жильберта, – входи, слышишь!
– Это я! – Робер не узнал собственный голос. Стайка птиц вспорхнула с соседнего дерева.
– Что вам нужно?
Робер шагнул вперед. Ставни распахнулись, в окне показалась женщина. Из-под черного пальто виднелась белая ночная рубашка длинная, до пят.
– Что вам угодно? – повторила она.
– Мне нужен господин кюре.
– Подойдите ближе.
Робер поднялся на две ступеньки и остановился. Старушка посторонилась, так чтобы свет падал на Робера. Он заморгал.
– А, это ты, малыш Пайо, – протянула старуха. – Чего тебе нужно от господина кюре?
– Я пришел за ним, это очень важно.
– Наверное, к отцу? Никак, допился?
– Да нет, тут совсем другое дело.
– Тогда выкладывай, говори.
– Не могу. Я могу сказать только господину кюре… Это… Да не могу я! Он должен пойти со мной.
Старуха подалась вперед, желая получше его разглядеть.
– Честное слово, – воскликнула она, – да ты же пьян! Яблочко от яблоньки недалеко падает… Какой стыд! В твои-то лета! Ну, красота, ну, прекрасно! Ах ты, сопляк! Убирайся отсюда сию же минуту! Столько лет не появлялся в церкви, а теперь пришел будить господина кюре из-за какой-то ерунды, из-за пьяной дури! Давай, убирайся, а то я позову жандармов!
Робер спустился по лестнице, обернулся и увидел, как старуха, погрозив ему кулаком, захлопнула ставни.
Жильберта дожидалась его на улице.
– Слышала? – поинтересовался он.
– Старая ведьма, – в ярости прошипела Жильберта. -У-у, змея! Если бы господин кюре знал!..
Обессиленный Робер привалился к стене. Ноги у него дрожали. Казалось, он не сможет и шагу ступить.
– Ну вот, – пробормотал он. – Это конец. Мы все испробовали… Теперь конец всему.
– Идем, – приказала она. – Идем скорее и перестань говорить глупости.
Юноша поплелся за подружкой в сторону площади. Добравшись до освещенного места, Жильберта остановилась прямо перед ним и заставила его приподнять голову. Робер плохо соображал, но все же увидел что-то суровое, жесткое в ее лице, чего раньше никогда не замечал. Совершенно неожиданно она стала похожа на мать.
– Слушай внимательно, – велела она. – Внимательно! Теперь у нас нет времени на споры. Или ты пойдешь в жандармерию, или мы вдвоем отправимся в Малатаверн.
– Ух ты! Это зачем?
– Неужели ты думаешь, что они осмелятся туда заявиться, если увидят, что мы уже там?
– Да уж не постесняются. Наклонившись поближе, она шепнула:
– Струсил? Ну скажи, что боишься. Ты всю дорогу озирался, оглядывался, шарахался от каждой тени, от каждого темного угла. Думаешь, я не видела? Ты думал, что Кристоф поджидает тебя где-нибудь поблизости и теперь спросит, куда это мы направляемся? Ты ведь этого боялся? Ты опасался Кристофа?
Робер с трудом сглотнул.
– Нет… Не в этом дело… О нем я не думал.
– Значит, о Серже? Неужели ты боишься этого слабака? Голос Робера прозвучал чуть тверже, когда он возмущенно воскликнул:
– Этого сопляка? Вот уж нет!
– Тогда что с тобой творится? Ну, выкладывай! Робер оглянулся, окинул взглядом площадь. Церковь черным силуэтом выделялась на фоне летевших по небу облаков.
– Ничего со мной не творится. Ровно ничего.
У него опять сдавило горло. Говорить было трудно.
– Если бы ты не боялся, мы уже давно добрались бы до жандармерии или были бы на подходе к Малатаверну, возразила Жильберта.
– Нет, я не боюсь, – повторил он. – Только нечего нам надеяться на жандармов. Я не подлец. И ты не заставишь меня выдать приятелей.
– Тогда ты знаешь, что нам остается делать?
Минуту они молча смотрели друг на друга. Взгляд Жильберты по-прежнему был строг.
Вздохнув, Робер сжал кулаки и прошептал:
– Пошли, теперь нужно торопиться. Давай, быстрее.
И они побежали через площадь.
Вскоре уличные фонари погасли. А Робер и Жильберта еще не добрались до мыльни. Теперь ветер дул им в лицо. Над их головами шумели кроны платанов, ветер ломал ветви и, сбивая листву, гнал листья им навстречу – одни по дороге неслись низко, другие кружились, падали на дорогу, вновь взмывали и подпрыгивали, а иные катились, точно крошечные обручи.
Стоило показаться луне, как поблескивающие листья словно бы неслись быстрее, а за ними по серому асфальту скользили, догоняя, их тени.
Робер смотрел на них не отрываясь. Он вообще ничего не видел, кроме листьев и исчерченной дороги, будто перегороженной тенями от деревьев.
На перекрестке Робер и Жильберта, не сговариваясь, не обменявшись даже взглядом, свернули на старую дорогу. Метров двести или триста она проходила меж лугов, и вой ветра остался позади. Но сам ветер и не думал стихать: он носился по пустошам и лугам, задувая теперь с левой стороны от дороги.
Вскоре дорога нырнула в густые заросли. Тогда ветер взмыл и просвистел над их головами. Через дорогу стремительно перелетали крошечные листочки с одной живой изгороди на другую.
Робер и Жильберта что было духу неслись вперед. Вдруг ветер загудел угрожающе. Кусты шелестели как и прежде. Зато неотвратимо приближался все нараставший стон, лишь изредка прерываемый сдавленным уханьем. Казалось, эти звуки доносятся с неба.
Гул приближался, и в лунном свете, пробившемся сквозь разрыв в облаках, через дорогу скользнули призрачные гибкие тени тополей.
Дорога подступила к Оржолю, и шум порогов становился все ближе. Ветер обрушивался сверху, скатывался по склонам холмов и вновь собирался с силами на дне долины. Все вокруг крутилось, словно в гигантском водовороте, ивы и кустарники гнулись, раскачивались, а ветер устремлялся вверх по течению ручья.
