Как будет выглядеть ее кожа, покрытая гусиной кожей? Как бы выглядели ее сиськи, прикрытые моими ладонями?
Это так чертовски соблазнительно.
Это было бы так просто.…
Она прямо здесь, уже наполовину раздетая, уже задыхающаяся, уже в моих руках.
Как будто она может читать мои мысли, ее вишнево-красные губы приоткрываются, глаза сверкают, пылая жаром. Расширенные зрачки встречаются с моими в зеркале.
Сделай что-нибудь со своими руками, Роуди. Не стой просто так. Ради бога, опусти руки.
После выжидательной паузы я позволяю им упасть. Прочищаю горло.
— Спасибо. — Ямочка Скарлетт подмигивает мне в зеркале.
Я пристально смотрю на неё.
Черт возьми, она хорошенькая.
Эрекция в моих штанах соглашается.
— Я… я только на несколько минут. Позволь мне накинуть что-нибудь удобное.
— Увидимся через минуту. — Я чуть не подавился своими словами.
В коридоре, рядом с ее дверью, я дергаю свои джинсы, поправляя их вокруг стояка.
Скарлетт
Я думала, что он собирается меня поцеловать.
Когда Роуди выходит из моей спальни, дверь за ним надежно закрывается, я вздрагиваю, потому что, черт возьми, взгляд, который он бросил на меня, мог бы расплавить стекло.
Я думала, он собирается меня поцеловать.
Почему он этого не сделал?
Это было так напряженно, как будто он никогда раньше меня не видел. Его глаза, казалось, впитывались в каждую линию моего лица, эротически блуждая по моему отражению в зеркале.
Раздевая меня глазами, пока его пальцы работали с застежкой и молнией моего платья.
Мои груди болят от этой мысли, и я прижимаю к ним руки, чтобы ослабить пульсацию. Они тяжелые, соски сморщились от желания.
Он хотел засунуть свои большие медвежьи лапы мне под платье — я видела это по выражению его лица, когда он расстегивал молнию.
Так вот что значит трахать глазами.
Стерлинг трахал меня глазами со всем, что у него было, без стыда, и я видела, как он борется с самим собой, не желая быть неуместным.
Это одна из многих вещей, которыми я восхищаюсь в нем — его уровень самоконтроля.
Безукоризненный.
Стерлинг, стоящий позади меня с раздувающимися ноздрями.…
Жесткие слоги его имени способны растопить мои трусики.
Или это бы произошло, если бы я их носила.
Жаль, что не смогла запечатлеть выражение его лица в тот момент, когда его острые зеленые глаза остановились на том месте, где он ожидал увидеть мое нижнее белье. Широко раскрытые глаза недоверия.
Ни бюстгальтера. Ни трусиков.
Вот именно, Роуди Уэйд, я голая под этим платьем.
Ладонь правой руки прикрывает бешено бьющееся сердце в груди, и я поднимаю глаза к зеркалу. Спускаю бретельки моего платья, пожимая плечами.
Пусть оно скользит на пол.
Наклоняюсь, чтобы поднять его.
Стою обнаженная, как в тот день, когда я родилась. Поворачиваюсь туда-сюда, изучая себя. Моя кожа. Волосы.
Я касаюсь кончика левой груди, пока смотрю, обводя твердый сосок.
Выгляжу ли я иначе? Может быть.
Чувствую ли я себя по-другому? Да.
Не увлекайся, Скарлетт — он ждет тебя в гостиной. Он хочет тебя. Я признаю этот факт перед своим отражением. Ты ему нравишься.
Я прихожу в себя: опускаю руку, рывком открываю ящик комода и роюсь в поисках нижнего белья. Втискиваюсь в пару шелковых черных мальчишеских шорт. Серая майка. Черные леггинсы.
Оставляю мои волосы распущенными.
Не снимаю макияж.
Взъерошиваю волосы перед зеркалом, наклоняясь, изучаю мое лицо.
Натягиваю кожу под глазами и тяжело вздыхаю.
— Вот. Это должно немного свести его с ума, — говорю я девушке в зеркале, надеясь, что она достаточно умна, чтобы слушать. Смотрю ей прямо в глаза и настаиваю: — Ты пойдешь туда и не струсишь. Ты меня слышишь? Не трусь, — шиплю я на себя. — Он всего лишь парень.
Удовлетворенная, я сурово киваю, разглаживая руками переднюю часть майки. Над набором сисек, которыми Роуди Уэйд так явно озабочен.
Обычно я была бы смущена очевидным контуром моих сосков.…
Но не сегодня.
***
— Это для тебя. — Роуди протягивает мне пластиковый стаканчик.
Я поднимаю его, вглядываясь в вино внутри.
— Ух-ты, ты и вправду махнул на все условности.
— Я не хотел рыться в твоих шкафах в поисках бокалов для вина, мне было странно копаться в твоих вещах.
Его колено подпрыгивает несколько раз, прежде чем он останавливает его ладонью и кладет на свое массивное бедро.
— Все прекрасно. Мы же не собираемся устраивать шикарный вечер. Мы собираемся сыграть в игру с алкоголем.
Я делаю глоток из своей чашки по привычке, потому что она у меня в руке и все еще холодная, и мои нервы на пределе.
— Не начинай раньше, — упрекает Роуди. — Ты должна это сохранить!
Я шаркаю к дивану, прохожу перед ним, замечая его зеленые глаза, которые следуют за мной всю дорогу, отслеживая мои движения.
Я вздрагиваю.
Присаживаюсь на диван слева от центра.
— На меня никогда не надевали наручников. — Он не тратит времени, инициируя начало игры, мужественные брови шевелятся. — По любой причине.
Сердце уже колотится, я поднимаю бровь, удивляясь, что он ныряет прямо в рискованные темы. Мы еще не прошли по этой тропинке, но, похоже, что сегодня та самая ночь.
Никто из нас не делает ни глотка, но я уверена, что он лжет.
— Ты хочешь сказать, что никогда не был прикован наручниками, даже к кровати? Почему мне так трудно в это поверить? — Это просто невозможно.
Его правое плечо поднимается.
— Мне не нравится быть привязанным к столбику кровати — у меня проблемы с доверием.
— О! Тебе не нравится быть связанным? Что самое худшее, что может случиться?
— Кто-то может оставить меня там сидеть с моим барахлом, всего такого уязвимого и прочее. Нет, спасибо, это не моё.
Его голос звучит глубоко и наполнен юмором, и, господи, теперь я представляю его обнаженным, с шелковыми галстуками, обернутыми вокруг запястий, с раздвинутыми ногами и…
— Серьезно, Скарлетт? Прошло пять недель — я уже могу читать твои мысли.
— Нет, не можешь.
— Да, черт возьми, могу — у тебя в голове одни пошлости.
Мой румянец непривлекательно темнеет на моей ключице.
— Я никогда ничем не светил перед барменом за бесплатный напиток в баре.
Ничего.
— Серьезно, Роуди? Ты никогда не подмазывался к бармену?
— И что бы я им показал мой жезл?
— Ну, или пресс, — я смеюсь.
— Если бы ты была барменом, сработало бы, если бы я показал тебе свой пресс?
Э-э, да.
— Я должна сначала увидеть его, чтобы принять решение. Возможно, у тебя под рубашкой пивной животик.
— Не оскорбляй меня. Мой пресс вырезан из самого твердого камня.
Мое сердце бьется неровно, когда я изображаю спокойствие, желая увидеть его живот, но беспокоясь, что опозорюсь, если сделаю это.
— Ну, если ты так говоришь.
Он наклоняется вперед.
— Хочешь, я тебе покажу? В конце концов, я видел твою задницу.
— Ты считаешь, что моя задница — это честный обмен на твой пресс?
— Я бы сказал, что очень даже… у тебя очень милые щечки.
Я наклоняю голову, спотыкаясь о свой язык.
— Я… я-я…
— Хочешь посмотреть?
Он так откровенно закидывает удочку, желая произвести на меня впечатление, что я сдаюсь — без труда.
— Да.
Он выпрямляется на диване, ставит стакан с вином на мой кофейный столик и встает на колени. Хватается за подол своей рубашки и…
— Странное ощущение. — Он позволяет рубашке опуститься.
— Почему?
— Теперь мне кажется, что я выпендриваюсь.
— Ты не выпендриваешься — это для научных исследований, помнишь? Бармены?
— Хорошая мысль!
Его темно-серая футболка поднимается снова, дюйм за дюймом, сжатая в кулак загорелой рукой. Мало-помалу он обнажает свой точеный живот, твердые мышцы сжимаются, когда он балансирует на диване, нога закреплена на полу.
