Я смотрела на Марту, не выдавая своих эмоций, пока она спокойно и хладнокровно била меня правдой, безошибочно находя самые болевые точки. Но я молчала, понимая, что на эти вопросы мне нужно будет ответить честно не Барретту, не Марте, а прежде всего самой себе.
Я внимательно изучала ее глаза, и у меня оставался лишь один вопрос к этой женщине:
— Почему вы к нему вернулись? Почему простили после всего, что он сделал и продолжает делать?
Марта некоторое время молчала, будто принимая решение, и, наконец, спокойно произнесла:
— Потому что я его люблю. И готова принять не только бездетное будущее, но даже вас в качестве дополнительной любовницы.
В воздухе вновь повисла тишина, а Марта, более ничего не сказав, встала и направилась к выходу, оставляя меня наедине со своими мыслями.
Да, она выбрала очень верную позицию — позицию союзника, а не врага. В своём желании не допустить к Ричарду она пошла на самый трудный для нее шаг — откровенность с соперницей. «Честность — лучшая политика». Она не кидалась на меня с обвинениями, не угрожала, она даже прямым текстом проинформировала, что Ричарда она не бросит и готова смириться с моим существованием в пентхаусе. Я провожала ее взглядом и понимала, что эта женщина по своей сути борец, умный, терпеливый противник, который не отступится от своей любви.
Но это было не главное. Теперь, когда мне открылась еще одна грань личности Ричарда Барретта, я должна была сделать выбор.
Глава 23
Не помню, как я очутилась в пентхаусе, и, вероятно, я бы и не осознала, как добралась до своей комнаты, если бы у лифта меня не встретила Аврора, от которой исходили волны недовольства.
— Двенадцатый час ночи. Вы нарушаете режим сна. Завтра у вас ранний подъем.
— Уже иду спать, — ответила я и, увидев тревогу в глазах Авроры, отметила, что она почему-то волновалась.
— Я вам звонила. У вас телефон отключен, — недовольно пояснила она.
— Черт. Наверное батарея разрядилась, — спохватилась я и, достав сотовый, кивнула: — Так и есть.
— У вас все в порядке? — внимательно посмотрела она на меня.
— В полном, — уверенно кивнула я.
Аврора что-то недовольно бросила по-ирландски и направилась к себе, а я грустно улыбнулась — сейчас она напоминала мне старшую сестру, которая в ответе за младшую.
Зайдя в свою комнату, я разулась, бросила сотовый на тумбочку и, как была, легла на застеленную кровать, закрывая глаза.
В голове шумело от роя хаотичных мыслей, и я, как никогда, чувствовала себя корабликом, который завис посреди бескрайнего океана, не зная, какого курса придерживаться.
Я понимала, что, выбрав положение любовницы, я должна была принимать правила Барретта. Да, он не походил на человека, который желал иметь семью и детей, но речь шла не об этом. Я никогда не планировала, что ждёт меня с Ричардом в далеком будущем, но я бы покривила душой, если бы сказала, что не мечтаю о детях с любимым мужчиной, ведь у любой женщины природой заложено стремление к материнству. Сейчас, вспоминая свои ощущения, когда я укачивала маленького Ноя на руках, я понимала, что где-то в глубине души лелеяла мечту о том, как когда-нибудь сама стану мамой. Меня совершенно не волновал мой статус любовницы — я не просила бы взять меня в официальные жены, это не было бы целью в моем стремлении дать жизнь новому человеку — нашему с Ричардом продолжению.
Сейчас, прокручивая в голове наш с Мартой разговор, я до конца осознала, зачем Барретт позволил немке встретиться со мной. Он, как человек, который все просчитывал вперед на много ходов, хотел чтобы я навсегда избавилась от остатков каких бы то ни было иллюзий в отношении него. Он хотел, чтобы я знала правду о нем, но не потому, что проверял меня, нет. Уверена, в ближайшее время он сам планировал проинформировать меня о моем бездетном будущем, но Марта его опередила. Она, в свою очередь, очень надеялась, что, как только обрисует мне суровую реальность, я убегу от Ричарда. Марта ошиблась — мое восприятие Барретта было реалистичным, она лишь дополнила штрих к портрету Дьявола. Но она была права в другом — этот штрих был слишком темным, болезненным. Как клеймо. И сейчас это клеймо выжигало мою душу. Я чувствовала физически эти боль и страх. Учитывая мой опыт случайной беременности, я понимала — у меня не будет права на ошибку. Если в мою судьбу вмешается случай — Ричард, не задумываясь, отправит меня на аборт, как Марту в свое время. Мне было жаль эту женщину, не хотела бы я проходить через это, потому что не смогла бы противостоять Ричарду, всегда зная, что он решает всё.
Уйти от Ричарда через несколько лет, когда я решу, что хочу реализовать себя, как мать? Для меня это было предательством.
Я вновь вспомнила свой сон, где попрощалась со своим детством и, как никогда, ощутила, что подобные решения были суррогатными, незрелыми. Это было нечестно по отношению к себе и по отношению к Ричарду. Нет, я не буду врать любимому мужчине — “Честность — лучшая политика”.
Несмотря на то, что мне была неприятна встреча с этой женщиной, она правильно расставила акценты, хорошо зная, что такой, как я, важно состояться по-матерински, свить гнездо и заботиться о своей семье.
Эти важные вопросы сейчас обрисовали мне два пути, и я ощущала всю глубину ответственности своего решения — быть или не быть с Барреттом. Либо принять Ричарда таким, какой он есть, либо уйти, пока не поздно. Надеяться на то, что Барретт изменится, я не имела права — это был чистой воды самообман и детские иллюзии.
Передо мной стоял ВЫБОР — принять позицию моего мужчины и идти за ним ДО КОНЦА. Всю жизнь быть только с ним. Посвятить жизнь только ему. Любовь дарить только ему.
Либо прислушаться к собственным желаниям — реализовать свое женское начало через материнство, через любовь к детям, но с другим мужчиной.
Другой мужчина… Макс… Вот с кем я могла реализоваться, как мама. Макс стал бы самым замечательным отцом и мужем, он был бы не только любящим мужчиной, но и преданным другом. Однако хотела ли я детей от другого мужчины только для того, чтобы состояться как мать? Я закрыла глаза и, прислушавшись к своим ощущениям, покачала головой. Нет. Не хотела. И у меня перед глазами был очень яркий пример моего гипотетического будущего. ЭЛЬЗА ХОУП. Я бы повторила ее судьбу и сделала несчастными всех рядом, только потому, что решила бы воплотить в жизнь свое желание стать матерью. Нет, Эльза не знала, к чему ее приведет этот выбор, а я его уже осязала кончиками пальцев и не имела права поступать так эгоистично по отношению к людям, которые любили меня.
Я уже давно призналась самой себе, что однолюб, а это несло за собой еще одну проблему. Я больше ни от кого и никогда не желала иметь детей. Нет. Только от любимого мужчины. Только от Ричарда.
Чего я добьюсь, если уйду сейчас, если откажусь от любви к своему мужчине? Всё та же бездетность и нерастраченная любовь к Ричарду.
Я вздохнула и, поднявшись с кровати, направилась в гардеробную — там, у самой дальней стены за зимними вещами, я спрятала свой портрет — “Агония Черного Лебедя”, как когда-то я его назвала.
Извлекая наружу увесистую раму, я физически чувствовала душевную тяжесть, исходившую с полотна — она, как кандалы, тянула вниз и отбирала силы. Я села на пол перед картиной и, тяжело вздохнув, аккуратно потянула за край простыни, обнажая свои чувства.
На меня смотрела боль, которую я пыталась уничтожить, убить на жертвеннике.
На меня смотрела душа, крылья которой я истерзала и сожгла на костре забвения.
На меня смотрела любовь, которая, пробиваясь сквозь кору обгоревшей плоти, кровоточила, но не кончалась.
Я медленно протянула руку и прикоснулась к холсту — от него все еще исходил жар пепелища.
Агония Черного Лебедя. Агония той части меня, которая раскрывалась и воскресала только с любимым мужчиной. Я провела два с половиной года в аду, пытаясь уничтожить эту часть меня. Но, как показало время, Высшие Силы были не согласны с моим стремлением и не забрали у меня эту любовь — на протяжении двух лет, проведенных в одиночестве, моя ипостась Лилит, искалеченная, обгоревшая, кровоточащая жила во мне, ожидая своего любимого.
